Тамара Владиславовна ПЕТКЕВИЧ
(1920-2017)

  Тамара Владиславовна Петкевич (1920-2017) – российская актриса, театровед и писательница-мемуарист. Тамара Владиславовна Петкевич родилась 29 марта 1920 года в Невеле (по мемуарам – в Петрограде). Её отца звали Владислав Иосифович Петкевич, мать – Ефросинья Фёдоровна Мочаловская, младших сестрёнок – Валентина и Рената. В 1927 году Тамара поступила в школу №182 города Ленинграда. В 1937 году её отец, участник Первой мировой войны, член ВКП(б) c 1918 года, был арестован и репрессирован на 10 лет без права переписки (на самом деле расстрелян). В то же время Тамара была исключена из комсомола за "потерю бдительности", поскольку не разоблачила отца и не отреклась от него. В 1938 году окончила десятилетку и поступила в 1-й Государственный институт иностранных языков на английский факультет.
  26 декабря 1940 года Тамара вышла замуж и уехала к мужу в ссылку в город Фрунзе (сейчас Бишкек). Отец её мужа также был арестован по политической статье. Работала театральным художником во Фрунзе, там же в 1942 году поступила в медицинский институт. 30 января 1943 года одновременно с мужем была арестована и 4 мая 1943 года осуждена за контрреволюционную деятельность по ст. 58-10 (часть 2) Уголовного кодекса РСФСР на 7 лет лишения свободы, 3 года поражения в правах и конфискацию имущества. Наказание провела в лагерях Киргизии, Коми АССР и в Севжелдорлаге. Трудилась на сельскохозяйственных работах, на строительстве овощехранилища, на лесоповале, в хирургическом отделении лазарета.
  К тяготам заключения добавлялись личные трагедии. В годы блокады в Ленинграде погибли от голода мама и младшая сестра Тамары. Её муж, отбывавший наказание в другом лагере, не хранил ей верность. В результате романа с лагерным врачом у Тамары родился сын, но и материнство обернулось для неё большим горем. Когда ребёнку исполнился год, его больше нельзя было держать в лагере, и врач взял его в свою семью, обещая вернуть матери, когда она освободится. Но этого так никогда и не произошло: мальчика воспитала другая женщина. Когда настоящая мать была готова забрать сына, ему было уже одиннадцать лет, он был настроен против Тамары и не захотел уходить к ней из семьи, в которой вырос.
  В лагерной жизни были и светлые пятна. По стечению обстоятельств в невыносимых условиях лагерей Тамара обрела дело всей своей жизни – театр. Через политотдел была назначена в театрально-эстрадный коллектив (ТЭК), состоявший из заключённых. Играла в спектаклях, поставленных режиссёром Александром Осиповичем Гавронским. Дружбу с Гавронским Тамара пронесла через всю жизнь, бережно берегла его письма. В ТЭКе Тамара встретила любовь всей своей жизни, он тоже был актёром лагерного театра. Когда они встретились, её срок вскоре кончился, она стала вольной, а ему оставалось сидеть ещё три года. К сожалению, не дождавшись освобождения, он смертельно заболел и умер.
  Тамара Петкевич была свобождена в 1950 году. Из-за административной 39-й статьи, вписанной в паспорт, вернуться в Ленинград она не могла. В качестве актрисы работала в театрах Шадринска, Чебоксар, Кишинёва. Снова вышла замуж. В 1957 году была реабилитирована. В Ленинград возвратилась в 1959 году. В 1962 уже в зрелом возрасте поступила в Ленинградский институт театра, музыки и кинематографии на театроведческий факультет и в 1967 году блестяще его закончила. Работала в Ленинградском Доме художественной самодеятельности заведующей репертуарным отделом.
  В 1993 году Тамара Петкевич опубликовала книгу мемуарной прозы о жизни в сталинских лагерях «Жизнь – сапожок непарный», выдержавшую ряд переизданий. Книгу высоко оценили читатели, исследователи, актёры, режиссёры, по ней был снят одноименный документальный фильм Мариной Разбежкиной (2001). В Петербурге был поставлен спектакль по книге. В Германии книгу издали несколько раз. Во второй книге – «На фоне звёзд и страха» – Тамара Петкевич рассказала о своей жизни после освобождения из лагеря. Эти книги принесли автору несколько литературных премий. В 1996 году Тамара Петкевич была принята в Союз писателей Санкт-Петербурга.
  Тамара Владиславовна Петкевич умерла 18 октября 2017 года в Санкт-Петербурге. Похоронена на Комаровском кладбище посёлка Комарово Курортного района города федерального значения Санкт-Петербурга. Она оставила обширный архив, в том числе около 10000 писем, несколько программок лагерных концертов и спектаклей, ёлочные украшения, сделанные лагерным художником, документы, связанные с её сыном. Эти уникальные материалы отправлены в пять музеев, включая петербургский Музей политической истории России, московский Музей истории ГУЛАГа и три северных музея – в тех местах, где Тамара Владиславовна сидела: в Сыктывкаре, в Микуни и Княжпогосте.
  (Из проекта "LiveLib.ru")

Воспоминания "Жизнь – сапожок непарный" (1993) (pdf 29,7 mb) – июнь 2021
  (OCR: Александр Белоусенко (Сиэтл, США);
  обработка: Давид Титиевский (Хайфа, Израиль))

  Книга повествует о судьбе семнадцатилетней девушки, семья которой попала в историческую катастрофу 1937 года. Разрушение и гибель семьи, заключение юной Тамары в лагерь, беспредел, мрак и унижение воскрешают трагические страницы проклятых сталинских времён.
  Многие страницы посвящены рассказу о том, как реальность неволи вместила в себя и встречи с интереснейшими людьми, как в молодой девушке открылось яркое актёрское дарование, и о том, как сложилась её личная жизнь.
  Книга читается с захватывающим интересом благодаря незаурядному литературному дарованию её автора.
  (Аннотация издательства)

  Фрагменты из книги:

  "Отец её, как бывший домовладелец, был арестован ещё в 1927 году. И пропал. Сама Наталья Николаевна училась в частном художественном училище барона Штиглица. Как одна из преуспевающих учениц, была направлена в Италию пополнять знания. На показанных позже фотографиях в девушке с толстенной косой и сияющими глазами невозможно было опознать нынешнюю старуху. Фотографий было много: у моря, у памятников, у картин, за столом в итальянской семье, расправляющейся со спагетти. После возвращения в Советский Союз Наталья Николаевна вышла замуж, а через несколько месяцев после свадьбы её арестовали. На допросы следователь выводил её к линии железной дороги. На поводке вёл собаку. Ей приказывал идти вперёд.
  – Ложись на рельсы, – командовал он.
  В таком положении ей надлежало отвечать на вопросы, которые он задавал. Она слышала, как приближается состав, пыталась вскочить. Следователь кричал:
  – Лежать!
  Ей казалось, она сходит с ума.
  Иногда следователь натравливал на неё собаку. Дрессированная овчарка по команде бросалась и только в последнюю долю секунды, когда Наталья Николаевна уже теряла сознание, он менял команду «возьми» на «не тронь».
  Отсидела она все восемь лет. Муж, с которым было прожито так мало, дождался её. Но через две недели после возвращения жены умер на её руках".

* * *

  "По вышедшему во время войны указу за самовольный уход с работы, как и за опоздание, судили. У станков в большинстве своём работала молодёжь пятнадцати-шестнадцати лет, преимущественно девочки. Многие не выдерживали, сбегали. Им давали по пять лет и отправляли в лагеря. Называли их «указницами». К ним часто приезжали родители и привозили продукты. «Блатнячки» эти передачи отбирали, девочки плакали, просили вернуть. Над ними смеялись.
  Я лежала на нарах, впав в обычное полуголодное забытье, когда в бараке начался очередной скандал. Плакала одна из «указниц»: украли передачу. Не ново. Но девочка оказалась боевитой, сообразительной, верно сориентировалась: «Надо держаться сильных», и бесстрашно пошла в конец барака жаловаться управительницам. Те жалобу «приняли», и... начался спектакль. Голые, воинственные, вооруженные для этого досками, выломанными из нар, они отправились искать виновного, желая «восстановить справедливость» на виду у всего барака. Ребром доски человека били до хруста в костях. После расправ уносили «мешок с переломами».
  – Счас найдём твою передачу! – пообещали они обиженной девочке.
  – Эта? – спрашивали они у привлечённой для «операции» свиты «шестёрок». – Эта? – указывая на приписанных существовать на верхних нарах.
  – Вот эта, эта! – прокричала одна из блатных, указывая на меня. – Она украла!
  ...И они двинулись ко мне. Голые бабы располагались вокруг, чтобы при всех избить воровку.
  Смертельный холод пробежал от сердца к низу живота и парализовал меня. Я не могла двинуть ни рукой, ни ногой. Так и лежала. Вот и всё! Вот такой конец!
  ...Казалось, я уже умерла, лишь что-то от меня оставалось на свете, чтобы дотерпеть нечеловеческую боль.
  – Да вот передача! – крикнул кто-то снизу.
  «Судьи» неохотно обернулись. Мешок с провизией вынули из-под нижних нар, схватили его и направились на «хутор» уничтожать содержимое. «Указница» пошла пировать вместе со спасительницами.
  Я лежала, время от времени теряя сознание. Смертельный ужас не отпускал меня. Легче не становилось. Как когда-то в городской тюрьме «под одеялом», я фактически пережила смерть и сейчас. Меня чуть не убили, как воровку. Я была распята собственным бессилием и лагерной неумолимостью.
  Это был край, предел..."

* * *

  "Более десятка раз вохровцы пересчитали наши построенные для возвращения в зону четвёрки. Одного из заключённых недоставало. Объявили: «Побег!» Ещё и ещё раз обшарили лес. Может, умер кто? Без сознания? Не нашли. Выяснилось, что нет матери двоих детей.
  Отчаянная решимость бежать из лагеря как будто и не вязалась с затурканностью этой женщины и одновременно проистекала из неё. С охраны за побег взыскивали. И вохровцы в этих случаях сатанели. Усиление режима принимало самые непредсказуемые формы. Например, попроситься теперь отойти в лес «оправиться» означало оказаться под буквальным надзором конвоира. Это действовало на психику людей. Раздражение накапливалось, искало выхода. Получалось так, что пенять надо было на того, кто бежал. Такова логика застывшего мышления.
  Женщину искали несколько дней. В тайге имелись посты. В вырытых землянках таились вохровцы. Примерно через неделю в середине дня вдруг замолчали пилы и топоры. Из леса вышли трое оперативников. Впереди шло нечто ступающее. Она! Вместо одежды на ней болтались одни лохмотья. Лицо было превращено в красный, вспухший блин. Изъеденная в кровь москитами, она остановилась, обвиснув на собственном скелете, безразличная ко всему окружающему.
  И вместо жалости и сострадания из нутра таких же заключённых, как она: вырвалась безудержная злоба. Это был до предела разогретый психоз. В измученную женщину летели чурки, камни и грязные слова. Неделю скрученные жёстким режимом люди мстили не лагерному начальству, а ей. Расправлявшиеся с самой несчастной из всех были так страшны, что ум заходил за разум. Агрессия обезумевшей массы людей – зрелище нестерпимое.
  Ни оперативники, отыскавшие беглянку, ни конвой, усевшийся перекурить, не пытались усмирить сорвавшихся с цепи людей.
  Но вот злоба иссякла. Так же внезапно, как и вспыхнула. Кого-то остановили, кто-то опомнился сам.
  Женщина лежала на земле. К ней подойти не разрешили. Что пережила она в эти семь дней, блуждая по тайге, пытаясь из неё выбраться, сжёвывая коренья и ягоды, осталось известным только ей и Богу. Одни говорили, что ей дали дополнительный срок; другие, что она не выдержала следствия и умерла.
  Если её девочки живы, они, понятно, и не ведают о пережитом их матерью во имя любви к ним".

* * *

  "Те, кто попадал по уголовным статьям, тоже отличались от прежних рецидивистов. В аптеке работала фронтовичка Маша Голубева. Крепко сбитая, приятная простушка. Военную гимнастёрку не снимала и здесь. Она лихо отплясывала «барыню», залихватски пела частушки и громко в голос плакала. На фронте у неё был роман с лейтенантом. Его откомандировали в штаб полка. Приехал на мотоцикле навестить её. Она сказала: «У нас будет ребёнок!» Лейтенант ответил: «А на что он мне? Прощай!» И завёл мотоцикл. Маша с крыльца кричала: «Подожди!» Он не обернулся. Вынув из кобуры наган, она выстрелила отъезжавшему в спину. Убила наповал. Суд дал Маше за убийство пять лет".

---

Книга "На фоне звёзд и страха. Воспоминания" (2008, 496 стр.) (pdf 20,7 mb) – июнь 2023
  – OCR: Александр Белоусенко (Сиэтл, США)

  Книга продолжает повествование, начатое автором документальной прозы «Жизнь – сапожок непарный» пятнадцать лет назад, и на сей раз охватывает период с 1952 года до наших дней. Целая эпоха увидена глазами героини, чья взрослая жизнь началась в 1937-м, а творческая судьба – в театре Княж-Погоста. Театральные дебюты на сценах Шадринска, Чебоксар, Кишинёва. Поиски сына, потерянного в годы войны. Учёба на театроведческом факультете Ленинградского театрального института, работа в Доме художественной самодеятельности. За жизненными вехами одного человека встаёт жизнь страны, перемены, происходившие с обществом, культурой, превращая частную историю в повесть о воспитании чувств, обретении мудрости.
  (Аннотация издательства)

  Фрагменты из книги:

  "Валя рассказала, как на следующий же день после освобождения отправилась разыскивать дочь и как, объехав с десяток разбросанных по республике детских домов, в конце концов нашла её.
  «Вопиёт к небу» – это о её дочке Инне. Девочка была убийственным свидетельством того, как в государственных казённых домах губили жизнь детей. Их там не только не воспитывали, но содержали вообще без присмотра.
  В речи Валиной дочери присутствовали одни согласные. Она умудрялась сотворять их даже из гласных. И каждый из трёх-четырёх звуков стартовал как первый. Только Валя могла разобраться в том, о чём пыхтел в попытке что-то выговорить её ребёнок. Слепая доверчивость и доброта девочки сочеталась в ней, по рассказам Вали, с приступами ярости. Она могла внезапно накинуться на мать, на бабушку, на ребёнка, с которым играла во дворе. Ела руками. Могла вдруг завыть – будто детей в детдоме водили в лес обучать волчьим призывам. Оторопь брала от Валиных рассказов.
  Беда, настигшая Валиного ребёнка, миновала моё дитя. Но моего мальчика украли. Прятали его. Прятались сами. И сколько мне понадобится времени, чтобы найти сына, я тогда не знала. Побывав в доме Вали, не посмела, не посмею и сейчас сравнить один вид зла с другим. Вид у него разный, род – един!"

* * *

  "Володина мать с порога встретила меня не только насторожённо, но и враждебно:
  – Кто вы? Чего хотите? Что вам надо?
  – Я друг вашего сына Володи. Мы с ним вместе работали в лагерном театре. Я давно освободилась, но только сейчас оказалась в Москве. Володя просил, чтобы я зашла к вам и рассказала о нём. У вас очень славный сын...
  – Изменник Родины мой сын, вот кто он, – сразила меня с ходу старая крестьянка. – Осрамил меня перед всем миром. Перед соседями осрамил. Перед родственниками. Вон мотоцикл его тут висел в коридоре – попросила вынести в сарай, чтобы глаза мои не мозолил. Не хочу его знать.
  Я пыталась сказать, что не всякому клейму стоит верить, что в лагере сидело и сидит много ни в чём не повинных людей.
  – А почему это я должна вам верить? Сталину-то я уж всяко верю больше, чем вам. Разве он станет безвинных сажать? – настаивала на своём хозяйка дома.
  Кто-то, видимо, внушил старой женщине: «Будь осторожна, к тебе специально могут подослать человека, чтобы выведать, чего сама про власть думаешь». Она вошла в раж. Продолжала хулить сына и восхвалять вождя. Недобрые, бездарные слёзы лились у неё по щекам...
  Не сумев прорваться сквозь поток этой мути, так ничего толком и не рассказав о Володе, я ушла от неё обескураженная, с чувством вины перед своим товарищем, два с лишним года ожидавшим материнского письма."

* * *

  "Подсевшая в вагон полоумная бабка была беззубая. Толстым, рыхлым языком беспрерывно облизывала губы, крестилась, снимала платок, показывала наголо остриженную голову и громко кликушествовала: «Никто из вас не гарантировован от этого, никто не гарантировован... Я двоих детей в блокаду похоронила, один сын на Ладожском погиб. Всего шестерых имела. Съедутся, бывало, все, а у меня корова двенадцать литров молока давала, я всё им выпаивала. А теперь никто из деток меня принимать не хочет... Хворобой, вишь, стала. Поехала вот счас к сыночку, а он мне – от ворот поворот». И опять высовывала язык и крестилась. Разговор с ней никто не поддерживал. Тоску её выслушивали вполуха."

Страничка создана 5 июня 2021.
Последнее обновление 14 июня 2023.