Александр Васильевич
НИКИТЕНКО
(1804-1877)

  Александр Васильевич Никитенко (1804-1877) – крепостной, домашний учитель, студент, журналист, историк литературы, цензор, чиновник Министерства народного просвещения, дослужившийся до тайного советника, профессор Петербургского университета и действительный член Академии наук.
  «Воспоминания и Дневник» Никитенко – уникальный документ исключительной историко-культурной ценности: в нём воссоздана объёмная панорама противоречивой эпохи XIX века.
  «Дневник» даёт портреты многих известных лиц – влиятельных сановников и министров (Уварова, Перовского, Бенкендорфа, Норова, Ростовцева, Головнина, Валуева), членов императорской фамилии и царедворцев, знаменитых деятелей из университетской и академической среды. Знакомый едва ли не с каждым петербургским литератором, Никитенко оставил в дневнике характеристики множества писателей разных партий и направлений: Пушкина и Булгарина, Греча и Сенковского, Погодина и Каткова, Печерина и Герцена, Кукольника и Ростопчиной, своих сослуживцев-цензоров Вяземского, Гончарова, Тютчева.
  (Аннотация издательства)

"Дневник" (2005, 640 стр.) – июнь 2007, июль 2024
  – OCR: Слава Неверов и копия из библиотеки "ImWerden"

  Том первый (html 2,7 mb; pdf 13,5 mb)

  Том второй (html 1,9 mb; pdf 13,4 mb)

  Том третий (html 2,1 mb; pdf 13,9 mb)

  «Моя повесть о самом себе и о том, чему свидетель в жизни был». Под этим заглавием автор предлагаемых «Записок» в 1851 году впервые приступил к литературной обработке своих воспоминаний, не переставая тем временем почти ежедневно заносить в «Дневник» выдающиеся по своему общественному интересу события и впечатления. Он предполагал таким образом обработать и весь свой «Дневник». Но это удалось ему только в пределах весьма небольшой части своих воспоминаний. Масса разнородных дел оставляла ему слишком мало досуга для спокойного кабинетного труда, не входившего в круг ежедневных обязательных занятий, и «Повести о самом себе» суждено было оборваться на вступлении автора в новую жизнь, у порога университета – конечной цели всех его юношеских стремлений. Большая и, может быть, интереснейшая часть воспоминаний Александра Васильевича осталась после него в сыром виде, на страницах «Дневника».
  А «Дневник» он вёл с четырнадцатилетнего возраста по самый день кончины, в июле 1877 г. Таким образом накопилась масса тетрадей, а в них множество фактов самого разнообразного содержания. Приведённые в порядок рукой самого автора, они, конечно, выиграли бы и в изложении, и в освещении, которое сообщило бы им его опытное перо. Но мы полагаем, что и в настоящем, отрывочном виде они представляют много интересного и поучительного. Записанные под свежим впечатлением факты, без искусственной группировки и субъективных выводов, они часто говорят здесь убедительнее самых красноречивых комментариев и в своей неприкрашенной правдивости представляют драгоценный материал для будущего историка данной эпохи.
  «Повести о самом себе» предшествует интимное посвящение, в котором автор предоставляет своим теперешним издательницам [дочерям] право, или, вернее, завещает им распорядиться оставшимися после него рукописями «по внушению их совести, любви к нему и чувства долга перед обществом». В виду важности возложенной на них нравственной обязанности и считая себя только хранительницами этого больше общественного, чем семейного, наследства, они ещё в августе 1888 года приступили к печатанию в «Русской Старине» сначала «Записок», а затем и «Дневника». С тех пор из месяца в месяц в течение трёх лет – с февраля 1889-го и по апрель 1892 г. «Дневник» не переставал появляться на страницах этого повременного издания и прекратился лишь со смертью его уважаемого редактора М. П. Семевского.
  Но этим ещё не исчерпывался запас ежедневных заметок Александра Васильевича. Оборванный при первом своём появлении на 1872 году, «Дневник» заключает в себе хронику ещё пяти последних лет жизни автора, а именно 1873-1877 годов. Интерес, возбуждённый в публике «Записками» и «Дневником» на страницах «Русской Старины», сожаления, которые не раз выражались по поводу внезапного прекращения последнего, ободряют теперь хранительниц рукописей Александра Васильевича предпринять отдельное издание их, с прибавкою вышеупомянутых пяти последних лет. Этим они надеются исполнить свой долг и в отношении к обществу, и в отношении человека, уму и сердцу которого были так дороги судьбы русской умственной и общественной жизни.
  (Предисловие редактора)

  Фрагменты из «Дневника»:

  "Чиновник, с одной стороны, есть раб – раб своего начальника, а с другой – вор, и чем он выше в служебной иерархии, тем раболепнее и тем вороватее. Но если он ни то, ни другое, – что, конечно, случается, – то он бедняк, осуждённый на страдание.
  На днях к мировому судье явился какой-то чиновник Иванов, в оборванной одежде, с странною просьбою посадить его в тюрьму, так как он, за сокращением штатов, был уволен со службы и умирает от холоду и голоду, а в тюрьме его накормят и отогреют. Судья, разумеется, ему отказал в такой необыкновенной просьбе. Тогда Иванов вышел в переднюю комнату суда, дал пощечину стоявшему там городовому, возвратился к судье и сказал: «Теперь вот вы уже не имеете права отказать мне в тюрьме – прибил городового». Судья отправил его в тюрьму."

* * *

  "Прочитал новый роман Тургенева «Дым». О нём много шуму в публике. Многие недовольны тем, что Тургенев будто бы обругал Россию. Конечно, он выказывает себя не особенно благосклонным к ней. В романе веет дух недовольства всем, что делалось и делается в ней. Но толки и порицания вообще преувеличены. Народности нашей роман почти не касается. Весь он сатира, чуть не памфлет на наших заграничных шатунов обоего пола. Особенно достаётся аристократам и политикам: это им поделом. Что касается литературного достоинства романа, то, по-моему, он слабее многих из других произведений Тургенева. Рассказ очень оживлён; очерки нравов набросаны смело и легко; но в характерах мало творчества: они вообще только набросаны. Впрочем, один характер резко выдаётся своею полнотою и законченностью – это характер Ирины. Всё остальное, как я уже сказал, состоит из лёгких очерков.
  Как быть высокого мнения об этой трагикомедии, которая называется жизнью?"

* * *

  "10 июля 1861 года, понедельник
  А в конце концов Либава [ныне г. Лиепая, Латвия] очень, миленький, чистенький городок. В нём десять тысяч жителей, и он, очевидно, принадлежит к весьма достаточным городам. Тем не менее жители ныне жалуются на упадок торговли, которая, по их словам, до последней войны была гораздо деятельнее. Настоящий упадок торговли они приписывают англичанам, которые захватили здесь несколько кораблей, и в том числе восемнадцатипушечные. Захват этот происходил на глазах у жителей, но они не могли противиться. У них не было другого войска, кроме их так называемой национальной гвардии, состоявшей всего из нескольких десятков людей, – да и те едва умели владеть ружьём.
  Крестьяне, являющиеся сюда на рынок, имеют зажиточный вид. Да и соседние деревни, в которые случается заглядывать, тоже производят скорей приятное впечатление. По крайней мере нищета не бьёт здесь в глаза, и мало видно пьяных. Заметил я ещё одну особенность: здешний народ, кажется, очень любит петь. Возвращаясь с работы группами, люди эти почти всегда поют, и, право, недурно.
  На улицах Либавы полная тишина и спокойствие. Даже присутствие в ней жидов не портит её. Сами они и жилища их как-то здесь опрятнее, чем, например, в городах наших западных губерний.
  В Либаве есть музыкальная городская капелла. Она по три раза в неделю даёт концерты в парке, в нарочно воздвигнутом для того павильоне, за что берёт с приезжих по четыре рубля с мужчин и по два с дам.
  Кстати о парке. Он невелик, но очень недурен, с тенистыми каштановыми и липовыми аллеями, с беседкой из зелени и с насыпной горкой посередине. На одной из прогулок в парке я встретился с моим университетским товарищем, профессором турецкого языка Березиным, и с тех пор мы часто гуляем вместе. Он приехал сюда тоже купаться в море.
  Морское купанье здесь очень хорошее, но, к сожалению, только плохо, или, лучше сказать, вовсе не устроено, особенно для дам. Мужчинам всё-таки лучше, потому что им открыт доступ в павильон, где в прошлом году купался наследник. Этим павильоном пользуюсь и я за три рубля в сезон.
  Но у Либавы есть и оборотная сторона. Она мила, но крайне прожорлива и глотает рубли так быстро, что едва успеваю вынимать их из кармана.

  14 июля 1861 года, пятница
  Вечер в гостях у доктора. Тут собралось несколько почтенных либавских граждан. Мне понравилось это простое и не лишённое образования общество, которое к тому же держало себя с достоинством. Ко мне все они были очень внимательны и вежливы, но с тактом, без навязчивости и излишней предупредительности. Некоторые порядочно говорят по-русски, и я с ними беседовал о делах городских, о торговле, промышленности, но больше всего говорил об учебной части, с учителем здешней гимназии, где он преподаёт древние языки.
  В этой маленькой Либаве есть всё, что характеризует цивилизованные местности: школы, приют для сирот, заведение для призрения дряхлых и убогих, больница, клуб – всё это незатейливое, не роскошное, но содержится в порядке и в довольстве. Есть две книжные лавки.
  Горожане очень не расположены к курляндскому дворянству. Они обвиняют его в духе касты, в надменности, в эгоизме и в готовности всегда и везде притеснять слабых. Либавцы очень довольны статьёй, которая недавно напечатана в рижской газете и где доказывается, что курляндское дворянство незаконно завладело землёй и незаконно пользуется разными привилегиями. Автор статьи всё это подтверждает фактами."

Страничка создана 10 июня 2007.
Последнее обновление 21 июля 2024.