Книга "Рассказы старого трепача" (2001, 576 стр.) (pdf 29,3 mb) – июль 2024
– OCR: Александр Белоусенко (Сиэтл, США)
Воспоминания известного режиссёра, художественного руководителя Театра на Таганке охватывают без малого восемь десятилетий. Семилетний Юра присутствовал на похоронах Ленина в 1924 году; «Евгений Онегин» – премьера театрального мэтра Любимова – состоялась в 2000 году.
В своей книге автор придерживается хронологии: детство, первые театральные роли, создание легендарной Таганки, изгнание из СССР, возвращение, новые спектакли. По её страницам проходит целая вереница людей – друзей, единомышленников и недругов, врагов. Эти люди во многом определяли культурно-политическую жизнь страны в XX веке. И это придаёт мемуарам Юрия Любимова удивительную неповторимость.
(Аннотация издательства)
В кругу приятелей я часто рассказывал разные истории из своей жизни, и многие говорили и убеждали меня: не ленитесь, записывайте – хотя бы на магнитофон, – чтобы осталось хоть что-нибудь!
Вот все эти обрывки памяти я и собираю к своим 80-ти годам. Поэтому всё так и раздрызгано в этих строчках – «Рассказах старого трепача».
(От автора)
Содержание:
Тетрадь, обосранная голубями ... 9
Я
Дедов рубль ... 86
Несостоявшийся электромонтёр ... 122
Ансамбль ... 162
В Вахтанговском театре ... 184
Кино ... 208
МЫ
С «Доброго человека...» всё было неположено ... 229
Мы и Они (до изгнания) ... 244
Недоставленное ... 334
Десять лет, а жизни нет ... 347
В компании Кузькиных ... 355
Николай Робертович Эрдман ... 84
Высоцкий и Мы ... 403
ОНИ
Высоцкий и Они ... 417
Как это объяснить западному человеку ... 436
О работе оперуполномоченного ... 469
Из разговоров с артистами (Достоевский) ... 511
Возвращение на Таганку ... 518
Милая компания ... 533
На старой сцене ... 552
Фрагменты из книги:
"Очень любил историю. От него осталась библиотека прекрасная. Там и Карамзин, и Соловьёв, и Костомаров, и много других хороших книг. Отец любил их читать и приучал и нас читать. Нам не всегда хотелось, но что-то, даже Карамзина, я помню.
Когда мама просила убрать Губенко из квартиры на Фрунзенской – ему негде было жить, и он жил у нас, – мама сказала мне, что он берёт книги папы и продаёт.
После того, как меня лишили гражданства, часть книг осталась, а часть куда-то исчезла. У меня в квартире в Сокольниках было очень много книг – в два раза больше – многие ещё от папы."
* * *
"И когда я попал к ополченцам, уже шли танки, и нас поставили в окопы с «коктейлем Молотова», мы ведь были солдатами.
Вот там я узнал, что такое «коктейль Молотова» с инструкцией: «Танк пройдёт, в задницу брось, и танк загорится». Я сел в окоп и сидел с бутылкой, ждал танковой атаки. А танки применяли очень простую тактику. Когда на окоп наступал танк, он одну гусеницу выключал и так крутился, чтобы сесть в окоп и размолоть солдат.
И я первый раз в жизни видел, как бледнеют люди, когда у человека вся кровь отливает от лица. Страх. Я бы никому не поверил, если бы сам не видел. Вот танки показались и пошли. И я вижу, как у некоторых людей вот так пол-лица совершенно белое, а остальное красное всё. И потом дальше кровь отливает. В общем-то страшно, некоторые же не выдерживали и бежали. Медвежья болезнь начиналась. Страх. То же самое при бомбёжках.
Вот эта двойственность мне очень помогала, как актёру и режиссёру. Видите, даже в такую минуту я запоминал детали."
* * *
"Туда-то мы проехали, и коридор захлопнулся, и мы там накрылись на несколько месяцев. А обратно мы выбирались уже по Ладоге – я помню торчащие мачты кораблей, потому что много кораблей топили. Это было ранней весной. Ходили по улицам несчастные дистрофики, опухшие от голода люди, – а город ведь всё время обстреливали – и мы видели, как они по стенке шли и уже не реагировали, а мы вздрагивали – всё-таки снаряды летали. Можно одной фразой сказать: «Врите что хотите, и всё равно, чтобы вы ни выдумали, реальность была страшней. Вы не выдумаете таких ужасов, которые были». Я видел, как мужичонка привёз на какой-то кляче остатки еды из деревни. И он, извиняюсь, чуть отошёл помочиться. И налетела какая-то дикая орда совершенно голодных людей и разорвали лошадь. И он стоял и плакал.
Выступали мы там в доме культуры, где совсем близко фронт был, на улице Стачек, там же один дом – фронт, а другой – Дом культуры. Электричество в нём включали только на то время, как мы выступали. Мы очень отощали, работать было тяжело. Танцоры уже насилу ноги волочили.
Потом мы где-то достали в городе бочки с полужидким мылом. И, так как я бывший монтёр, на кирпичах сделал плитку электрическую. И когда включали свет, мы варили мыло, выпаривали из него воду, и тогда оно превращалось в твёрдый кусок. Мы даже умудрились потом это мыло с собой привезти. И мы меняли это мыло, всё же на кусок этого мыла можно было ещё что-то выменять – поллитра, например.
Или, например, спит человек – мы в одной комнате спали, где потеплей – и ногой всё время придерживает свой чемодан, чтоб мы к нему не забрались и не украли, потому что у него была там сахару пачка. Он нам даже не верил, думал, что он заснёт, и мы украдём у него сахар.
И это помню, как маленький кусок хлеба долго жуёшь, чтоб было впечатление... запивая кипяточком, если удастся его согреть. Видимо, паёк нам давали такой же, какой выделялся всем защитникам города. Голод был всё время. Мне ещё повезло – в меня повариха влюбилась. И она мне немножечко подкладывала, но так как на раздаче все смотрят, она очень боялась и только чуть-чуть больше какой-то картошки или каши полложки больше. Уж очень я ей нравился."
* * *
"М.Д. Как актёр вы играли очень много современных пьес в послереволюционных традициях. Вы играли нового человека, новое общество?
Ю. П. Да, я даже играл двух таких классических советских персонажей: Олега Кошевого из «Молодой гвардии» и Кирилла Извекова в «Первых радостях» Федина. Эти «Первые радости» радости не принесли никому.
М. Д. И, разумеется, актёру это ничего не даёт, вы ничему не учитесь?
Ю. П. В «Кубанских казаках» у Пырьева я играл счастливого колхозника – комедия. Была построена прекрасная ярмарка, и я в шёлковой рубахе, крашенный в блондина, в шапке с чубом навыпуск. Всё ломилось от еды, сторожа сторожили, чтобы не разворовали, потому что в деревне есть было нечего. И стояла старая колхозница в рваном ватнике, и вдруг говорит:
– Сынок, это из какой же жизни сымают? – Она думала, сказку какую-то. Я говорю:
– Да из нашей, бабка.
Она говорит:
– Ну чего ж ты врёшь-то? Я же старая. Нехорошо врать. Это ж сказку сымают..."
* * *
"Когда я прилетел туда, где всю жизнь прожил, – я говорю о тех, с кем работал в театре, – то наиболее порядочные из них прятали глаза. Значит, у них ещё какой-то стыд был. Другие, действительно умные и самые близкие, остались моими друзьями, но странно, что шесть лет скитаний поставили какую-то невидимую стену. Это надо ещё проанализировать. Потому что это очень хорошие люди. Но вот что-то такое произошло, банально это звучит, что в одну реку нельзя вступать дважды. Короче говоря, девять месяцев, когда рождается ребенок, это были девять месяцев не радости, что родился ребенок, а наоборот, глубокого разочарования, что родился кто-то после Чернобыля, какой-то урод.
Какое-то отчуждение было на лицах. Они находились в эйфории своих совковых надежд на изменения, которых я не видел.
Я думаю, мне нужно было позже вернуться, тогда бы не было никаких скандалов.
Вот такой психологический эпизод с Минкиным, журналистом. Он пришёл на худсовет и говорит:
– Мне разрешил Юрий Петрович – на худсовет.
А Губенко сказал:
– Юрий Петрович здесь не хозяин. Я здесь хозяин, – и выставил за дверь.
Это меня покоробило. Была пауза, наверно, минуту. Я, как бывший актёр, знаю, как трудно держать паузу минуту.
А тут просто я в эту минуту соображал – улететь мне? Совсем и безвозвратно. Очень ругаю себя, что я это не сдеал. Но мне было неудобно – сидели члены худсовета старого, больной Альфред – много сидело людей, к которым я расположен, там, по-моему, и Эдисон был, и Можаев был, и Афанасьев сидел, и артистов было немного. До всех происшествий, до моего изгнания, был очень суровый разговор у меня с театром, где я сказал: «Давайте лучше разойдёмся, потому что так работать, как вы работаете, нельзя. Нельзя. Я понимаю, нам мешают, и вы можете иметь ко мне любые претензии, но вы забегаете в театр, вы не работаете в театре. У вас много дел, вы стали знаменитыми, у вас кино, у вас телевидение, вы и пишете, и снимаетесь, и концерты свои устраиваете – всё прекрасно. Но пока вы так же не будете относиться к театру, как раньше – что это основное ваше место работы – ничего не получится»."
Страничка создана 16 июля 2024.
