Георгий и Наталия Юнгвальд-Хилькевич. Книга "За кадром" (2000, 375 стр.) (pdf 16,8 mb) – февраль 2024
– OCR: Александр Белоусенко (Сиэтл, США)
Эта книга об известных людях, с которыми довелось работать одному из самых кассовых кинорежиссёров отечественного кинематографа. Его фильмы знают все. Георгий Юнгвальд-Хилькевич рассказывает о тех, с кем встречался на жизненном пути, о съёмках картин, завоевавших любовь зрителей, о знаменитых артистах, играющих в этой книге самих себя на сцене жизни, о времени, которое почему-то принято называть застойным. Актёры, обязанные своей популярностью именно этому режиссёру, тоже делятся воспоминаниями о том времени. Режиссёр поведает немало интересного о своих коллегах и единомышленниках, среди которых Станислав Говорухин, Пётр Тодоровский, Марк Захаров, а также о трудностях и перипетиях, связанных с созданием фильма. Эта книга обо всём том, что остаётся за кадром.
(Аннотация издательства)
Оглавление:
Предисловие ... 3
За кадром
Глава первая. Наши «маленькие» трагедии ... 11
Глава вторая. Начало ... 29
Глава третья. «Куряж» ... 42
Глава четвёртая. Первый опыт ... 55
Глава пятая. «Опасные гастроли» с Высоцким ... 82
Глава шестая. Пять встреч с Высоцким ... 107
Глава седьмая. Узбекские и другие байки, которые любил Высоцкий ... 120
Глава восьмая. Ступени ... 140
Глава девятая. Фильм «Д’Артаньян и три мушкетёра» ... 172
Глава десятая. «Двадцать лет спустя», продолжение ... 255
Глава одиннадцатая. В Москве ... 263
Глава двенадцатая. Стилевые поиски ... 274
Глава тринадцатая. «Узник замка Иф» ... 299
Глава четырнадцатая. Исполнение желаний ... 328
Глава пятнадцатая. Мозаика ... 335
Глава шестнадцатая. Второе дыхание. 1994 год ... 360
Послесловие ... 373
Фрагменты из книги:
"Итак, начнём!
Я – инвалид. В четырнадцать лет попал в коксидный гипс, от пяток до подмышек, и пролежал в нём до восемнадцати. У меня был остеомиелит ноги. Мне повезло, я остался жив и с ногой, потому что появился пенициллин.
Поскольку я был прикован к постели, много читал. Русскую литературу я не полюбил, она казалась мне пессимистичной. В ней было слишком много размышлений о смерти. Западную литературу, напротив, читал запоем: Гофмана, Дюма, Андерсена. Любимой моей книгой стала «Сага о Форсайтах» Голсуорси. Я жил в придуманном мною мире, полном фантазий. Мечтал о любви. Почему-то в своих видениях я воображал себя выходящим из вечернего моря с девушкой на руках. Я был инвалидом-романтиком. Обнажённую женскую фигуру представлял только по греческим скульптурам. Поэтому, когда произошла в моей жизни первая сексуальная близость, она показалась мне грубой и циничной. Моё совращение произошло практически в театре. Поскольку родители были связаны с театром, я очень много времени проводил за кулисами. И однажды приглянулся одной знаменитой балерине, которая была намного старше меня. Её фамилию называть не буду, слишком уж она известна в театральном мире. Когда балерина разделась, я увидел худое, жилистое, безгрудое тело. К счастью, после этого я не долго жил аскетом.
Следующий раз всё произошло по любви и оказалось сказочным, хотя тело опять было балетное – худое и безгрудое..."
* * *
"По ходу пьесы Алику Кудрину, моему соседу по дому, который играл партизана, удавалось выхватить мой пистолет и выстрелить в меня. Я падал как подкошенный.
Я сам сделал костюмы. Нарисовал все немецкие знаки отличия.
Наконец настал день премьеры.
Оставалась одна проблема – что делать с пистолетом? Выпиленная деревяшка меня не вдохновляла. Хотелось, чтобы всё было «как в жизни».
И вот, когда папа ушёл на работу, в театр, я его нашёл. Он был, конечно, далеко запрятан. Трогать его категорически запрещалось. Но разве можно от мальчишки утаить такую вещь? Нет такого места, в которое ребёнок не смог бы залезть, сейчас я это хорошо понимаю, наблюдая за младшей дочкой Ниной. Как депутат Верховного Совета, при Сталине, отец имел именное оружие. У него был тозовский браунинг.
Я достал его. Разрядил обойму. И дал его Алику Кудрину.
И вот идёт последняя репетиция. Я стою на сцене перед Аликом и говорю ему:
– Не бойся. Давай нажимай! Стреляй в меня!
Он направляет на меня браунинг и говорит:
– Сдавайся, фашист, ты арестован.
И нажимает на курок. Только слышу: чик. И падаю.
Репетиция закончилась. Я собираю пистолет и вижу, что одной пули не хватает. А это катастрофа, потому что это грозит отцу уголовной ответственностью. Раз в месяц он отчитывался перед комиссией за каждую пулю, пересчитывал все патроны. И если одного не хватало, нужно было писать объяснительную, когда и где она была выпущена.
Ищу, нигде нет. Весь взмок от ужаса. Открываю затвор – а пуля внутри.
На моё счастье, была осечка."
* * *
"На «Опасных гастролях» было много потрясающих историй. Например, все артисты – и великие и не великие – жили в гостинице «Аркадия». А внизу располагался ресторан. Как-то одновременно приехали Рада и Коля Волшаниновы – цыгане, исполняющие в фильме романсы, Высоцкий, Копелян, Переверзев, Брондуков, Лина Пырьева. Она только снялась в «Братьях Карамазовых» в роли Грушеньки и стала известной.
Вся эта компания спустилась в ресторан. Меня там уже хорошо знали, я пользовался «пьяным» кредитом. Мне давали пить столько, сколько хочу. А потом, когда я наконец получал деньги, то отдавал долги. Мне верили.
В то время Высоцкий был в самой крутой опале у властей. Когда я начал снимать, секретарь местного обкома издал распряжение «не пускать в Одессу Высоцкого». Правдами и неправдами Высоцкого поселили в «Аркадии». Я сильно тогда намучился с этими делами.
И вот в разгар застолья Володя взял гитару и вышел на сцену.
И пошло: «Охота на волков», «Протопи ты мне баньку по-белому». Люди снаружи, услышав его голос, как завороженные мчались к «Аркадии». Привалило столько народу, что выдавили витринное стекло ресторана. Но администрация слова не сказала. Народ тут же собрал деньги и отдал директору ресторана. Всё было сделано тихо и без участия милиции.
Вся улица была полностью запружена. Останавливались с двух сторон трамваи, люди выскакивали и бежали к ресторану послушать. Песня через микрофон разносилась по улице. Через разбитое окно.
Потом стали петь Волшаниновы, потом опять Высоцкий. Люди орали и бесновались, хлопали, плакали. Каждый, кто там был, запомнил это на всю жизнь."
* * *
"В Высоцкого я влюбился, когда услышал в его интерпретации воровскую песню «Течёт речечечка да по песочечку...» За эту же песню, по её словам, в Володю влюбилась и Марина Влади.
Как-то её сёстры и даже, кажется, мама, приехали знакомиться с Высоцким. Был день рождения Володи. Мы с ним только что оба «завязали», а потому сидели за столом еле живые. Где-то в середине застолья пришёл Кончаловский с какими-то людьми.
– Марина, ты у меня снимайся, здесь больше нет режиссёров. Здесь один я, – сказал он, а потом обратился к Высоцкому: – Володя, все твои песни – говно! Ты это понимаешь? У тебя есть только одна хорошая песня.
И назвал, кажется, «Охоту на волков». Не помню точно.
Полный стол народу, Марина сидит напряжённая. Все обалдели. А Высоцкий?
Он сжался, сделался крошечным, жалким, начал оправдываться. И стал петь лично для Кончаловского одну песню за другой. Стушевался. Жуткое было зрелище. Не знаю, помнит ли это Андрон?
Кончаловского с друзьями вытолкали, как говорится, в шею. И сделали это замечательный оператор Лёша Чардынин и актёр Сева Абдулов – ближайший друг Володи, на квартире которого и проходило торжество."
* * *
"В Петербурге на кинопробах встретились Александр Панкратов-Чёрный, Борис Хмельницкий и Анатолий Ромашин. Встретились – и пошли в ресторан. Сидят, выпивают, об актёрских проблемах говорят. А за соседним столиком подвыпивший человек с раскосыми глазами, в унтах, видно, с Севера приехал, глаз от них не отрывает. Потом подходит к Панкратову-Чёрному и говорит: «Никита, дай автограф». Панкратов растерялся, но виду не показывает. Уже и фильм «Мы из джаза» вышел, и «Зимний вечер в Гаграх» – и популярность вроде пришла. А тут вдруг опять с Михалковым перепутали! Ромашин и Хмельницкий давятся от смеха.
Подумал Панкратов, взял протянутую ручку и расписался: «С приветом! Никита Михалков».
А мужик к Хмельницкому и Ромашину:
– И вы распишитесь.
Панкратов не растерялся и спрашивает:
– Мужик, а ты хоть знаешь, кто это такие?
– Конечно, – отвечает тот, глядя на Хмельницкого. – Кто ж Мишу Боярского не знает?..
Тут смеяться очередь Панкратова пришла.
Ромашину уже не смешно.
– А меня-то ты знаешь? – спрашивает он.
– Василия Ланового вся страна знает, – с уверенностью отвечает мужик. И протягивает актёрам командировочное удостоверение.
«Желаю счастья в личной жизни. Михаил Боярский», – расписался Хмельницкий.
«Счастливой дороги, – написал Ромашин. И подписался: – Василий Лановой»."
* * *
"Градский получил восемьдесят тысяч. По тем временам сумму огромную. За всю музыку к «Двадцать лет спустя» и к «Тайне королевы Анны». Но он не дал ни одной ноты. И администрация картины потребовала у него вернуть деньги. Но не тут-то было. Ни музыки, ни денег. А весь сыр-бор разгорелся из-за того, что я хотел, чтобы рефреном «Пора-пора» звучало.
И тогда я в последний момент снова обратился к Дунаевскому. Хотя понимал, что Макс такую музыку, как к «Трём мушкетёрам», сделать уже не сможет. Макс написал хорошие песни и почти бесплатно: в качестве гонорара дирекция фильма вручила ему «Москвич-2141». Очень жаль, но музыка к «Двадцать лет спустя» всё же событием не стала."
* * *
"Эстрада – это вообще отдельная тема. В нашей стране достаточно, например, заплатить телевидению энную сумму, чтобы очередную кукушку запустили по всем каналам. Крутой бизнесмен, нувориш, разбогатевший за счёт неизвестно каких источников, захотел «раскрутить» свою тёлку как певицу. Он может записать голос, желательно негритянский, сделать пятьдесят фонограмм под этот голос. Её научат открывать синхронно рот и снимут клип. Всё, больше ничего не нужно. Песня будет крутиться с утра до ночи. Вот так у нас на телевидении и появилось огромное количество поющих тёлок. Безголосых, без внешности, но, видимо, хороших в постели... Женщины часто чувствуют себя товаром, который надо подороже продать. На этот товар находится покупатель. Поэтому телевидение, зарабатывая себе на жизнь, вынуждено равнодушно выпускать в эфир огромное количество низковкусья и бездарности. А миллионы зрителей вовлечены в эту отвратительную игру. Это воспитывает определённый менталитет у молодых. А дальше то же телевидение сетует на молодёжь. Нет, господа, неча на зеркало пенять, коли рожа крива.
Нигде в мире нет такого количества безголосых певиц. Наша эстрада, в которой у исполнителей нет ни музыки, ни текста, простите, «ни кожи ни рожи», в этом смысле феноменальна. Не умеющие двигаться, кривоногие и даже просто пожилые женщины появляются на экране по пять раз на дню. Телевидение – детектор фальши и камертон времени. Наше больное телевидение сегодня навязывает вкус, воздействует на психику, диктует моду. И это ужасно. Больные лечат больных...
Попробуйте сесть перед телевизором и в течение какого-то времени переходить с канала на канал, проглядывать программы с эстрадными номерами или музыкальными клипами. Даже если у вас нет музыкальной подготовки, вы увидите разницу между отечественным искусством и западным. По качеству звучания, по уровню записи, вкусу, разнообразию, инструментальному и голосовому. А самое страшное, что у нас нет ничего самостоятельного. А ведь поют тысячи... Клип «Ты мой зайчик, я – твой пестик» – это потрясающе осмысленная пародия на нашу эстраду. Зарифмованная бессмыслица, доведённая до идиотизма. Но поскольку всё это освящено талантом Киркорова и Пугачёвой, с её ироничностью и сарказмом, этот клип стал искусством.
Меня вот ещё что удивляет: в нашей стране то и дело «раздувается» какая-то актриса, певица или манекенщица, или актёра начинают называть «секс-символом» – а на самом деле таковых у нас нет. На Западе всё иначе. В актрису, в которой от природы заложена сексапильность, вкладывают огромные деньги, делают ей имидж. Мэрилин Монро действительно была «секс-символом». И хотя наши критики писали, что Монро бездарна, что она потакает низкому вкусу, она завоёвала весь мир."
Страничка создана 10 февраля 2024.
