|
|
Витольд ГОМБРОВИЧ
(польск. Witold Gombrowicz)
(1904-1969)
К СТОЛЕТИЮ СО ДНЯ РОЖДЕНИЯ ВИТОЛЬДА ГОМБРОВИЧА
"Вам Лев Толстой не мешает писать?" – спрашивал Блок знакомого литератора и, вздохнув, признавался: "Мне – мешает". Такой великой "помехой" в великой польской словесности ХХ столетия был и во многом остается Витольд Гомбрович. "Без него я стал бы беднее, – передавал свои разноречивые чувства тридцать с лишним лет назад Славомир Мрожек. – А рядом с ним мне трудно быть собой". Это одна сторона дела: такой крупный и вместе с тем неподражаемый писатель, хочешь – не хочешь, заслоняет, парализует и хорошо если не вовсе обеспложивает современников.
Есть и другая. Бруно Шульц называл Гомбровича разведчиком и именователем областей неофициального, непризнаваемого, замалчиваемого в жизни и в сознании, сопоставляя его с Фрейдом (я бы добавил здесь имя фрейдовского ученика Эрика Эриксона, который ввел само понятие "кризис взросления"). Роль, что ни говори, для большинства окружающих малосимпатичная, и надеяться на их благодарность или хотя бы благожелательность в ответ на откровенность диагноста, понятно, не приходится. Тем более что Гомбрович был привередлив и нелицеприятен, привык провоцировать и любил задирать, делал это каждым словом, каждым поступком, каждой новой вещью. От него доставалось и самым близким (тому же Шульцу или Милошу), а о более дальних и говорить нечего.
Такой "неприятный" писатель не просто тяжел для окружающих. Окружающее тяжело для него самого, вот в чем дело: правда для него – всегда "одиозная" (по выражению грибоедовского персонажа, "хуже всякой лжи"), признания – всегда "тягостные" и "невольные". При этом он своим дьявольским зрением сразу видит ахиллесову пяту собеседника и метит в самые болезненные для него, а потому упорней всего защищаемые точки – гордыню и жертвенность, стадность и самодовольство, похвальбу и раболепие... Если говорить о двух сквозных традициях польской культуры: пророческо-мифотворческой и нигилистическо-иконоборческой, то Гомбровича можно считать главной представительской фигурой, прародителем и покровителем второй из названных линий – линии беспощадной национальной самокритики; он бы, впрочем, на это отрезал, что представляет только себя. Думаю, сатирические фильмы Мунка или абсурдистские драмы Мрожека – на той же смысловой оси, и статус подобных авторов (вспомним, к примеру, наших Щедрина или Зощенко) не назовешь исторически надежным, непоколебимо классическим.
Классика ведь всегда в центре: она и олицетворяет центр, столицу, устои. Гомбрович же, как и Шульц, защищал, можно сказать, "права провинций" – в этом они писатели даже не ХХ века с его бунтом мировых окраин, но уже послевавилонского двадцать первого столетия, в котором, по старинному богословскому выражению, центр повсюду, а окружность нигде. Классика, добавлю, тяготеет к величию, почему и становится великой; Гомбрович (и опять-таки Шульц) восстанавливают достоинство незначительного, малого, завалящего – героя-молокососа, как это делает Гомбрович, хлам повседневности, как поступает Шульц. Главная фигура в классике – автор, всезнающий и всевидящий, вездесущий и неподвижный бог этого гелиоцентричного мира. Несущее начало центробежной прозы Гомбровича и литературы "гомбровичевского" склада (например, гениального "Падения" Камю или беккетовского "Безымянного") – рассказчик, подвижная, ускользающая от самогo говорящего точка зрения, фигура и интонация бесконечно неутолимой и бесконечно сбивчивой речи.
Характерны "авторитеты" Гомбровича (поостережемся, однако, простодушно принимать их на веру). Откликаясь в 1960 году на просьбу берлинской газеты "Тагеблатт" перечислить пять книг, оказавших на него наибольшее влияние, Гомбрович назвал "Братьев Карамазовых" Достоевского, "Веселую науку" Ницше, "Волшебную гору" Томаса Манна, "Короля Убю" Альфреда Жарри и "Дневник" Андре Жида. Величавой классики тут, по-моему, и близко нет, а герои и повествователи во всех названных текстах – явно сводные братья Юзека из "Фердидурке" (а кто-то назовет джойсовского Стивена или томасовского "художника во щенячестве"). Они существа заведомо "незрелые", душевно незаскорузлые, но именно потому этически уязвимые и не успокоенные. Недаром Милош не колеблясь причислял Гомбровича к старой семье европейских моралистов, видел в его шутовстве стоический выбор и советовал вперемежку с ним читать Паскаля.
И последнее. Все романы и большинство новелл Гомбровича на русский переведены, за последние пятнадцать лет они не раз, в разных переводах издавались, открыта для знакомства его драматургия, большими фрагментами представлен "Дневник". Но "русского Гомбровича" – ни как катастрофического толчка к самоосмыслению, ни как фокуса острой полемики, ни как разворачивающегося события собственной жизни, – по-моему, до сих пор нет. Не видно усилий к его пониманию: писатель, о котором на всех уважающих себя языках мира написаны книги, не удостоился на русском ни одной самостоятельной, принципиальной статьи без ученической или поучающей позы (если это вообще не одно и тоже), – одни дежурные "сопроводиловки" и "врезы", приличествующие беспроблемному классику. Между тем, мы у себя в стране снова и снова, я убежден, наступаем на те самые грабли, которые колотили по лбу общество и человека, воссозданных Гомбровичем. Так чтo его от нас или нас от него заслоняет? Родные лень и нелюбопытство? Привычные спесь и самозащита? Среди авторов, ведущих полемику с Гомбровичем, – не только поляки, что вроде бы "естественно", это и аргентинцы (ну, допустим), и американцы (им-то что эта Гекуба?), а ведь можно было взять немцев и венгров, испанцев и французов. Как бы там ни было, среди них нет и трудно представить русских. Или я ошибаюсь?
Борис Дубин, на сайте "Новая Польша"
Произведения:
Сборник "Преднамеренное убийство: Рассказы" (1991, пер. с польск.) (pdf 4,6 mb)
– февраль 2021
– OCR: Александр Продан (Кишинёв, Молдова)
Рассказы, вошедшие в сборник «Преднамеренное убийство», написаны в разные годы. Некоторые из них входили в дебютный сборник «Дневник времён возмужания» (1933), рассказы «Крыса» и «Банкет» появились в 1937-38 гг. Книга «Преднамеренное убийство» включает практически всю новеллистику Гомбровича.
(Аннотация издательства)
Содержание:
5 От редакции
6 Плясун адвоката Крайковского. Перевод В. Климовского
17 Записки Стефана Чарнецкого. Перевод В. Климовского
32 Преднамеренное убийство. Перевод В. Климовского
62 Пиршество у графини Котлубай. Перевод В. Климовского
83 Приключения. Перевод В. Климовского
100 На бриге «Бэнбери». Перевод В. Климовского
138 Непорочность. Перевод В. Климовского
151 На чёрной лестнице. Перевод В. Климовского
169 Крыса. Перевод К. Старосельской
181 Банкет. Перевод К. Старосельской
Сборник "Девственность и другие рассказы" (1992, пер. с польск., комм., послесл. Юрия Чайникова) (pdf 16,8 mb) – февраль 2021
– OCR: Александр Продан (Кишинёв, Молдова)
Представленные в данном сборнике рассказы были написаны и опубликованы до войны, а в новой редакции, взятой за основу для перевода, – в 1957 г.; роман "Порнография" – написан в 1958, а опубликован в 1960 году. Из обширного дневникового наследия писателя выбраны те страницы, которые помогут читателю лучше понять помещённые здесь произведения. Давно вошедшие в наш обиход иноязычные слова и выражения оставлены без перевода, т.е. именно так, как это сделал Автор в отношении своего читателя.
При переводе сохранены некоторые особенности изобретенной Гомбровичем "интонационной" пунктуации, во многом отличной от общепринятой.
(Аннотация издательства)
Содержание:
Витольд Гомбрович в лабиринте мнений (вместо предисловия) ... 5
РАССКАЗЫ ... 9
Девственность ... 11
Банкет ... 29
Воспоминания Стефана Чарнецкого ... 41
Крыса ... 57
На лестнице черного хода ... 69
Приключения ... 89
ПОРНОГРАФИЯ ... 107
Информация ... 109
Часть первая ... 110
Часть вторая ... 178
СТРАНИЦЫ ДНЕВНИКА ... 253
Комментарий к "Дневникам" ... 318
Об авторе ... 319
Роман "Фердидурка" (2000, пер. с польск. и вступ. ст. А. Н. Ермонского) (html 1,3 mb)
– OCR: Давид Титиевский – март 2007
Фрагменты из романа:
"О чём, собственно, страстно мечтает тот, кто в наше время почувствовал призвание к перу, кисти или кларнету? Он прежде всего жаждет быть художником. Жаждет творить Искусство. Грезит, что Красотой, Добром и Правдой будет насыщать себя и сограждан, хочет быть жрецом и пророком, жертвуя сокровищницу своего таланта страждущему человечеству. А также, возможно, он мечтает поставить талант свой на службу Идее и Народу. Какие возвышенные цели! Какие восхитительные намерения! Разве не такова была роль Шекспиров, Шопенов?"
* * *
"Но тут уж и инженер подхватил сюжетную нить, предложенную женой. Поскольку жена намекнула, дескать, он увидел что-то нехорошее в подцеплении дочки, ему в свою очередь захотелось выставить себя в наилучшем свете. Так они попеременно и подхватывали свои нити. И он воскликнул:
– Конечно, ничего в этом плохого нет! Зута, если ты хочешь внебрачного ребенка, пожалуйста! А что тут плохого! Культ девственности прошёл! Мы, инженеры, конструкторы новой социальной действительности, не признаём культа девственности старых провинциалов!
Он отпил глоток воды и смолк, почувствовав, что, пожалуй, заехал далековато. Тогда, однако, нить подхватила инженерша Млодзяк и намеками, в туманных выражениях принялась склонять дочь к внебрачному ребёнку, демонстрировала свой либерализм, рассказывала об отношениях в Америке, цитировала Линдсея, подчеркивала необыкновенную свободу в этом отношении современной молодёжи и т. д. и т. д... Это был их любимый конёк. Когда один слезал с него, чувствуя, что заехал далековато, на конька взбирался другой и гнал дальше. Это было тем удивительнее, что, в сущности, как уже отмечалось, никто из них (ибо и Млодзяк тоже) не любил ни матери, ни ребёнка".
* * *
"И если случится вам написать нечто никчемное и глуповатое, скажите: – Превосходно! Я написал глупо, но я ни с кем не подписывал контракт на поставку одних только мудрых, совершенных произведений. Я выразил свою глупость и радуюсь этому, поскольку неприязнь и суровость людей, каковые я вызвал против себя, формируют меня и лепят, как бы создают заново, и вот я ещё раз рождён заново. Разве такой ответ не погружает вас в божественную свежесть жизни и реальности, разве вы не видите, как стремительно начинают увядать все насмешки и оскорбления? Да, вот он путь, им и надо идти! Я требую, чтобы вы отбросили прочь убеждение, будто писатель обязан быть слугою своего искусства (удовольствие ли быть слугою плохого искусства?) – пусть же с этой минуты он станет его господином, а не слугою".
Роман "Порнография" (2001, пер. с польск. С. Н. Макарцева) (html 700 kb)
– OCR: Давид Титиевский – апрель 2007
«Порнография» разыгрывается в Польше военных лет. Почему? Отчасти потому, что атмосфера войны ей наиболее свойственна. Отчасти потому, что это типично по-польски – и, может быть, даже задумано было поначалу немного в стиле дешёвых романов Родзевичувны или Зажицкой (исчезло ли это сходство в дальнейшем?). Отчасти из чувства противоречия – чтобы подсказать народу, что в его лоне есть и другие конфликты, драмы, идеи, кроме тех... теоретически установленных.
Той военной Польши я не знаю. Вообще с 1939 года Польши я не видел. Описал я всё только так, как себе представляю. То есть это вымышленная Польша – но не обращайте внимания на ошибки и фантазии автора, ведь не в них суть, и это совершенно не имеет значения для происходящих в повести событий.
И ещё одно. Не нужно в эпизодах, связанных с Армией Крайовой (во второй части), усматривать критические или иронические намерения автора. АК может быть уверена в моём к ней уважении. Я выдумал ситуацию – которая могла бы сложиться в любой подпольной организации, – как того требовала композиция книги и её тон, в данном случае слегка мелодраматичный. АК или не АК, а люди всегда люди – везде может случиться вождь, празднующий труса, или убийство, продиктованное конспирацией.
(От автора)
* * *
По сравнению с предыдущими романами Гомбровича «Порнография» – более традиционная и целостная вещь, совершенная по композиции и безукоризненно мрачная, Гомбрович, этот апостол незрелости, с поразительной зрелостью подчинил и свои искания формы, и свои подсознательные комплексы принципам искусства, создав как сказано в его собственно предисловии к английскому изданию, «благородный, классический роман... чувственно-метафизический роман».
Джон Апдайк
Страничка создана 1 марта 2007.
Последнее обновление 9 февраля 2021.
|
