Воспоминания "Грешные записки" (1999, 2012, 224 стр.) (doc-rar 187 kb; pdf 22,7 mb) – июль 2004, июль 2021
(издание любезно предоставил Сергей Работягов (Сиэтл, США);
OCR: Александр Белоусенко (Сиэтл, США);
обработка: Давид Титиевский (Хайфа, Израиль))
Эта книга – воспоминания о наиболее интересных эпизодах из жизни автора и его друзей. В Англии Льва Дурова назвали «трагическим клоуном», и он очень дорожит этим неофициальным званием. Может поэтому в книге удивительным образом переплетаются трагические события с историями юмористическими, буффонадными и зачастую анекдотическими. В этом – весь Дуров.
(Аннотация издательства)
Фрагменты из книги:
"Снимаем мы фильм «Семнадцать мгновений весны». Нужно выезжать на съёмки за рубеж. А для этого необходимо (почему «необходимо» – нормальному человеку не понять) пройти некую выездную комиссию. Захожу. Меня спрашивают:
– Опишите, пожалуйста, как выглядит советский флаг.
Я подумал, что они шутят: ведь нельзя же задавать такие идиотские вопросы!
– На чёрном фоне, – говорю, – белый череп с костями. Называется Весёлый Роджер.
Мне задают второй вопрос:
– Назовите союзные республики.
Это она меня спрашивает, актёра, который с труппой объездил весь великий и могучий Союз.
– Пожалуйста, – говорю и начинаю перечислять: – Малаховка, Чертаново, Магнитогорск...
Как Швейк на медицинской комиссии, которая признала его идиотом. Видно, всё-таки не зря меня когда-то звали Швейком.
– Спасибо, – говорят. – И последний вопрос: назовите членов Политбюро.
– А почему я их должен знать? – удивляюсь. – Это ваше начальство. А я ведь не член партии.
– Вы свободны, – сказали мне, и я пошёл. Только перешагнул порог киностудии, как на меня набросились:
– Что ты там нагородил?! Ты знаешь, что тебя запретили выпускать за рубеж? Уже позвонили – злые, как собаки!
– Ребята, – говорю, – в чём дело? Пусть меня убьют под Москвой.
Так они и сделали: убили меня в Подмосковье. Штирлиц-Тихонов выстрелил в меня, и я упал в родной, не в фашистский пруд."
* * *
"Один мой рассказ, под названием «Судьба», использовал даже мой друг Миша Евдокимов. Правда, в отличие от других, он не приписывает себе авторство, а всегда честно говорит:
– Так мне рассказал Дуров.
Эту историю, случившуюся с бабой Клавой, можно смело отнести к трагикомическому жанру.
Когда я жил на Филёвском парке, то часто выходил туда гулять с маленькой Катей. Там все друг друга знали, раскланивались, хвалили чужих детей – всё, как и положено. И была там баба Клава, которая гуляла с внуком. Это была умная, необычайно полная женщина. Она жила в соседнем доме, который стоял перпендикулярно нашему.
И вот выхожу я как-то из дома и вижу: стоит на табуретках гроб, а вокруг маленькая толпичка людей. Я подошёл поближе, смотрю – в гробу лежит баба Клава. Обычай такой: ставят во дворе гроб, чтобы все знакомые могли проститься с покойником. Узнаю всех бабушек, с которыми она сидела на скамейке у подъезда и гуляла по парку.
Я простился с бабой Клавой и обернулся к мужчине, который стоял рядом.
– Жалко, – говорю. – Что с ней было-то – сердце?
– Да нет, – отвечает, – внук за жопу укусил. И тут я вижу – на углу дома, в кустах, стоит толпа. Я думал, люди в ней рыдают, а они хохочут. Мне это показалось странным, и я подошёл поближе. Гляжу, мужики слёзы вытирают.
– В чём дело? – спрашиваю.
– Ну, вам, видно, уже сказали...
– Сказали, – говорю, – но что-то странное. И тогда мне один мужик пояснил:
– Ну, у вас, как и у нас, коридорчики совсем узенькие, и в туалет не сразу влезешь. А баба Клава-то женщина была полная. И чтобы протиснуться, она сперва принимала подготовительную позу, а потом уже задом входила в туалет. Вот она приготовила свою позу и не заметила, что на унитазе сидел её внук. И когда он увидел, что на него надвигается что-то большое и страшное, он испугался и с перепугу укусил бабу Клаву за задницу. А уж бабу Клаву, тоже от испуга, хватил инфаркт, и она тут же скончалась.
Вот уж действительно и смех и грех. И вот живёт теперь вместе с нами этот внук-убийца, которому, конечно же, не рассказали, что его родная бабушка скончалась от его зубов.
Здесь Евдокимов добавляет от себя замечательную реплику: «Видишь, укусил вон куда, а отдалось где? Судьба...»"
* * *
"Это произошло накануне очередных майских праздников. Мне позвонили из Президиума Верховного Совета и сказали, что меня наградили орденом Трудового Красного Знамени. А когда мне что-то преподносят, я тонко, как большой интеллигент, шучу. И я говорю:
– Наконец-то вы созрели в Верховном Совете! А я-то уже давно был готов к этому! Во всех пиджаках дырок наковырял! А вы все там никак не мычите, не телитесь.
Так тонко, интеллигентно шучу.
На другом конце провода похихикали над моей шуткой и говорят:
– В среду к десяти утра просим прибыть. И, будьте добры, без опозданий.
Я, конечно, как дурак, с утра шею вымыл, галстук нацепил и к десяти утра подъезжаю к этому мраморному зданию. Там часовые.
– Здрасьте, Дуров, вы чего?
Стало быть, узнали.
– Здрасьте, – говорю. – Мне тут позвонили... – И объясняю, что к чему.
А они говорят:
– Сегодня не наградной день.
– Как не наградной? Мне сказали, к десяти утра!
Тут они тоже занервничали, как и я.
– Сейчас, – говорят, – мы позвоним, куда надо, и всё выясним.
Они ушли куда-то, приходят и говорят:
– Мы позвонили в секретариат. Вы знаете, ни в одном наградном листе вашей фамилии нет.
Я спускаюсь по ступенькам, выхожу на улицу, гляжу – машина. А облокотись на неё, стоит довольный Юра Никулин и говорит:
– Приехал всё-таки, дурачок!
И я, невзирая на флаг на здании, на мрамор, сказал всё, что о нём думаю. Все слова-то лефортовские, ещё не забыл.
– Кто звонил? – спрашиваю.
– Я, – говорит. – Кто же ещё?
– Не стыдно?
– А тебе? – спрашивает. – Поверил, как маленький. Ну, здравствуй, мальчик.
И мы обнялись."
Воспоминания "Смешная грустная жизнь: Грешные записки" (2008, 304 стр.) (pdf 12,8 mb) – май 2023
– копия из библиотеки "ImWerden"
В книге воспоминаний народный артист СССР Лев Дуров рассказывает о наиболее интересных, подчас курьёзных эпизодах своей жизни: трагизм положений здесь переплетён с юмором, буффонада – с анекдотом... Среди героев «Смешной грустной жизни» – Анатолий Эфрос, Юрий Никулин, Наталья Дурова, Виктор Астафьев, Юлиан Семёнов, Алексей Баталов, Армен Джигарханян, Александр Ширвиндт, Михаил Державин и множество других весьма ярких, колоритных личностей – друзей и коллег знаменитого артиста.
(Аннотация издательства)
Фрагменты из книги:
"Другая история про Лапшина связана с моими поминками.
Поднимаюсь я как-то в метро на эскалаторе и вижу: на соседнем спускается Люся Лапшина. Когда поравнялись, она подняла голову, увидела меня, и глаза у неё стали квадратными. Я думал, упадёт в обморок. И мелькнула у меня догадка.
– Что, умер? – Я показал на себя.
Она кивнула.
А вечером раздаётся у меня в прихожей звонок. Я открываю дверь и вижу перед собой Олега.
– Ты что, похоронил меня? – спрашиваю.
– Не сердись. Ну, загулял. А когда пришёл домой, Люська спрашивает: «Где был?» – «Да подожди, говорю, горе-то какое: Дуров умер. Там дома у него все плачут». Она поверила и тоже заплакала. Поставила бутылку, я выпил – и заплакал. Короче, помянули тебя хорошо. А сегодня едет она в метро и видит тебя, живого и невредимого! Вот я и приехал отпраздновать твоё воскрешение. Позволишь?
Ну что делать с таким замечательным человеком!"
* * *
"Армен Борисович Джигарханян в Москву был приглашён по моей «наводке», и первую свою роль он сыграл у меня как у режиссёра, в Театре им. Ленинского комсомола.
Когда я увидел кинокартину «Здравствуй, это я!» с Арменом в главной роли, пришёл к Анатолию Васильевичу Эфросу:
– Посмотрите, какой странный парень! Замечательный. Совершенно необычный. Нам бы такого!
Эфрос посмотрел фильм и сказал:
– Ты знаешь, мне тоже он очень понравился.
В то время мы были на гастролях в Киеве. И вызвали Армена к нам – он приехал. Эфрос спросил:
– Хотите работать в Москве?
– Хочу.
Первый спектакль с его участием был «Страх и отчаяние в Третьей империи» по пьесе Беротольда Брехта. Ставил его я. Там была новелла «Вернулся из лагеря»: герой возвращается из немецкого концлагеря, приходит к своим друзьям, а они ему не доверяют. Думают, что его там сломали, а на самом деле он всё тот же. Эту роль как раз играл Джигарханян.
– Армен, – просил я, – когда рассказываете о пытках, говорите как о пустяках; а когда увидели знакомую чашку («Ой, а это же моя чашка!»), реагируйте как можно страшнее.
– Понял! – И моментально, в одну секунду всё сделал. – Можно, я ещё от себя чуть-чуть добавлю? Можно, я иногда буду чесаться?
– Конечно, давайте попробуем.
Пошли к Эфросу показывать отрепетированное. После того как Армен сыграл, Эфрос спросил нас:
– Вы сколько репетировали?
– Час, – говорю.
– Не валяй дурака...
– Честное слово!
– Тогда кто же он такой? – И Армену: – Вы гений!
Так Армен Джигарханян и остался у нас в театре, в Москве."
* * *
"Для меня Иннокентий Михайлович Смоктуновский единственный из нашего поколения гениальный артист. Он открыл новую систему актёрского исполнения, так никто до него не играл. Ему стали подражать. У него своя сцена какая-то внутри была. Его же долго-долго не признавали. Я никогда ему не подражал, но его система мне близка. Она парадоксальная. Часто даже не понимаешь, почему такая интонация. Почему он так говорит? Почему эта улыбка, которая наоборот? Это тоже в нём загадка. Как человек он поражал своей детской наивностью. Он меня не шуточно, не валяя дурака, называл «Учитель». Почему? Я работал с Эфросом. А Смоктуновский был очень внимателен к Эфросу. Когда мы снимали «Високосный год», он подходил ко мне и говорил:
– Посмотри. Сейчас я буду репетировать – ты посмотри, что и как.
Потом подходил и спрашивал:
– Ну как?
Конечно, это глупость полная. Какой там «Учитель»! Но тем не менее он всегда советовался со мной.
Раз была такая история. Шли мы с одним актёром из Дома звукозаписи на улице Качалова и переходили Садовое кольцо. Зима, снегопад. И навстречу нам из снега неожиданно вышел Иннокентий Михайлович:
– Как хорошо, что я тебя встретил! Знаешь, я буду сейчас сниматься у Козинцева в «Гамлете». Козинцев ничего не понимает про Шекспира. Это будет ужасно. Я буду ужасно играть. Давай я тебе сейчас сыграю Гамлета.
И он стал под снегопадом посреди Садового кольца играть Гамлета. Он сыграл чуть ли не всю пьесу. Мы стояли как завороженные, смотрели на него. Нас объезжали машины. Это было потрясающе. Потом он спросил:
– Ну как?
– Кеша, гениально!
Он говорит:
– Ничего этого ты не увидишь. Я буду ужасен.
Вот это – Иннокентий Михайлович..."
Воспоминания "Байки из Закулисья: новые байки" (2008, 224 стр.) (pdf 3,1 mb) – июнь 2023
– OCR: Александр Белоусенко (Сиэтл, США)
Театральные байки существуют, наверное, столько, сколько существует театр, потому что у театра, я думаю, даже не две, а несколько жизней: самая главная, основная – это сцена, вторая – это репетиционный зал, а третья – это замечательная закулисная жизнь. И чем интереснее и сложнее театр, тем интереснее вот эта третья жизнь, которая состоит из баек, из историй, которые во многом составляют лицо этого театра.
Я думаю, что первые байки появились ещё в театре древней Греции. Не даром античный театр символизируют две маски – одна трагическая, а другая улыбающаяся, комическая. Трагедия и комедия – их соединение в театре и есть его основа.
(От автора)
Фрагменты из книги:
"Клизма от Ефремова
Надо сказать, что Олег Николаевич, при том, что он уже тогда был очень известным и грандиозным актёром, мог не только валять дурака, но и выкидывал жуткие номера.
В театре у репконторы был такой предбанник, в котором всегда сидели актёры, ждали нового расписания, узнавали время репетиций.
Однажды, когда там сидели все корифеи – Сперантова, Коренева, Чернышёва, Воронов, Перов, там появился Ефремов, постоял-постоял и говорит:
– Что-то писать хочется. Пописать что ли?
И повернувшись ко всем спиной, стал писать на стенку. Всех разбил паралич. Все онемели, потому что такого безобразия и такого хамства никто не ожидал. Корифеи вскочили и с криком «Вот они актёры современные! Безобразие!», разбежались. Олег Николаевич застегнул ширинку и отправился куда-то за кулисы.
Он вошёл в гримуборную к Матвею Семеновичу Нейману (а у Неймана был устрашающий вид – бритая голова, выдвинутая вперёд челюсть). Он как раз разгримировывался и мылся над раковиной. Олег Николаевич отодвинул Неймана и стал писать в эту раковину. У Неймана лысина сначала побагровела, потом посинела, он заорал:
– Это что такое? Этого не может быть! Рядом с моим лицом! Боже мой!
И тоже куда-то убежал. Олег пошёл дальше и вошёл в гримуборную, в которой сидел Чумак, родной брат Алана Чумака, который нам последние годы морочил голову. Он сидел за гримировальным столом по пояс голый, разгримировывался. Олег опять подошёл к раковине и стал в неё писать. Чумак взревел:
– Это что такое!
Олег развернулся и полосонул струей вдоль его огромной атлетической спины. И началось. Чумак заорал «Убью!», Олег выскочил в коридор, они стали дёргать дверь за ручки туда-сюда. Потом Олег оторвал ручку, упал на пол, вскочил и побежал по коридору. Чумак выскочил со стулом в руках. И тут неожиданно Олег развернулся, левую руку выставил ладонью вперёд, а правой стал судорожно ковыряться в ширинке. И неожиданно выдернул оттуда огромную клизму. Потом выяснилось случайно, что она была приготовлена для какого-то спектакля в бутафорском цехе. Он придумал вот такой идиотский ход, наполнил клизму водой и засунул себе в брюки.
К тому времени уже разразился скандал, его вызвали к Шахазизову и тот сказал:
– Да, Олег Николаевич! Ведущий актёр, мастер... Боже мой, Вам не стыдно? Какой пример даёте молодым? А ещё жалуетесь на Дурова!"
* * *
"«Немцы! Среди вас еврей!»
В 1963 году я перешёл из Центрального детского театра в Театр имени Ленинского комсомола. И моё знакомство с ним началось с забавной истории.
Ведёт меня Эфрос представлять директору театра Анатолию Андреевичу Колеватову. Идём за кулисами. Нас встречает актёр Саша Покровский в нарочито рваной рубахе и с нагримированными кровоподтёками на лице.
– Лёвочка, – говорит он, – мы очень рады, что ты к нам приходишь. Правда, правда – все рады. Анатолий Васильевич, я задержу Лёву на минутку. Он мне очень нужен. А потом сам провожу его к Анатолию Андреевичу.
И Эфрос уходит.
– Лёва, – говорит мне Покровский, – сейчас идёт детский спектакль. Я партизан. Немцы только что допрашивали меня, пытали. Исщипали, сволочи, всего. Сейчас я им отомщу и провожу тебя. A-а! Вот они сейчас получат, смотри.
Освещается сцена. Немецкий штаб. За столом сидят эсэсовцы в чёрной форме с черепами и повязками со свастикой на рукавах: Михаил Державин, Всеволод Ларионов и Леонид Каневский. Покровский прижимается к кулисе и тихо, но очень целенаправленно начинает шептать:
– Немцы, немцы, среди вас еврей... Слышите, немцы, среди вас еврей.
Каневский начинает трястись от хохота и сползать под стол. Два других эсэсовца надвигают фуражки на глаза и начинают подвывать. А Саша упорно продолжает:
– Немцы, немцы, у вас под столом еврей... Немцы, под столом еврей.
Все «фашисты» и за столом, и под столом всхлипывают, хрюкают, скулят... Ларионов сквозь зубы цедит:
– Закройте занавес, закройте... не могу!!!
Занавес пошёл. Заседание штаба не состоялось.
– Всё, – сказал Саша, – отомстил я немецко-фашистским палачам. Пойдём к Анатолию Андреевичу. Только ни ему, ни Эфросу ни слова, а то они мне такое устроят!.. Пойдём."
* * *
"Стихи о Ленине
Не знаю, как сейчас, а в стародавние времена существовала традиция: на Новый год в Колонном зале Москвы ставили для детей ёлку. А Деда Мороза изображал Владимир Ильич. Да-да-да, сам Владимир Ильич!
Он гулял по лесу, вокруг него собирались зверюшки – они танцевали, прыгали, короче, веселились сами и веселили Владимира Ильича. Конечно, были там и тёмные силы, но дедушка Ильич с помощью этих зверюшек побеждал их. А потом под крики детей: «Ёлочка, зажгись!» – Владимир Ильич зажигал эту ёлку, и все танцевали вокруг неё.
Завершался этот спектакль тем, что заранее подготовленные дети выходили на сцену и читали стихи о Ленине. Они известны, их не так уж и много: «С кудрявой головой, он тоже бегал в валенках по горке ледяной».
И вот однажды из первого ряда стал раздаваться истошный крик:
– Я хочу! Я хочу!
Кричал маленький мальчик и рвал себе пальчики, как хазановский студент кулинарного техникума. Ведущему ничего не оставалось, как пригласить его на сцену:
– Ну конечно, конечно! Иди сюда, мальчик. Хочешь прочитать стихи о Ленине?
– Да, я хочу о Ленине!
– Хорошо, ты знаешь стихи о Ленине?
– Да, я знаю о Ленине!
– Ну иди к микрофону.
Мальчик поднялся на сцену, подошёл к микрофону и начал: «По улице шёл зелёный крокодильчик.. И вдруг обосрался...»
У меня было такое ощущение, будто в зале рухнули все хрустальные люстры. Наступила гробовая тишина. Тут кто-то из ведущих попытался выйти из положения: схватил какого-то зайчика или медвежонка, сунул его мальчику в руки и стал выпроваживать со сцены:
– Ну ты иди, иди. Спасибо тебе! Всё хорошо, всё хорошо. Ёлка продолжается!
Мальчик спустился со сцены, нашёл своё место и сел. И вот тут мы увидели страшную картину. Он сел рядом с большим-большим дядей. А дядя отрёкся от ребёнка. Он сделал вид, что это чудовище, которое только что сошло со сцены, не его сын, не его внук и вообще никакого отношения к нему не имеет. Но самое страшное, что сам мальчик каким-то подсознанием понял, что он совершил нечто ужасное, и вёл себя так, будто этот громадный дядя не его папа, не его дедушка и он к нему тоже никакого отношения не имеет.
Возникла маленькая пауза, были притушены огни. Потом ярко вспыхнул свет, и все увидели, что в первом ряду два пустых кресла: дядя с мальчиком в темноте умудрились смыться. И правильно сделали – ещё неизвестно, чем бы для них закончилось это новогоднее представление. И для дяди, и для маленького мальчика, которому так хотелось прочитать стихи о Ленине."
Страничка создана 6 июля 2004.
Последнее обновление 22 июня 2023.
