Книга "Мина замедленного действия: Политический портрет КГБ" (1992, 416 стр.) (html 1,8 mb; pdf 19 mb) – июль 2006, август 2023
– OCR: Александр Белоусенко (Сиэтл, США)
Книга известного журналиста Евгении Альбац на широкой документальной основе рассказывает об истории политической полиции в Советском Союзе, о том, как из инструмента власти КГБ постепенно превратился в самою власть. Это первая книга о КГБ, написанная журналистом, живущим и работающим в России.
(Аннотация издательства)
Фрагменты из книги:
"Ну, а дальше я встретила некоторых нынешних сотрудников КГБ. Они тоже говорили по-разному. Кто – озираясь на телефоны и двери и интересуясь, нет ли у меня в комнате или в одежде "клопа" (такого маленького микрофончика, который они сами же не раз приспосабливали в комнатах или шубах тех, кто находился под их наблюдением), – как-будто я могла это знать? Другие из них, как, например, генерал Олег Калугин или полковник Владимир Рубанов, говорили в полный голос: они тоже поведали мне немало интересного о деятельности Комитета времён брежневской поры, поры андроповской, черненковской и горбачёвской поры – тоже. Но все они, слышите, генерал, все без исключения убеждали меня: до тех пор, пока в стране существует КГБ, – ничего хорошего нам в своём государстве ждать нельзя."
* * *
"Вербовали агентуру среди церковного начальства: упомянутый выше агент "Аббат" – это руководитель Издательского отдела Московской патриархии митрополит Питирим. Усмирявший псковских монахов агент "Дроздов"... – нынешний патриарх Русской православной церкви Алексий Второй, в отношении которого, как свидетельствуют комитетские документы, в 1988 году "подготовлен приказ Председателя КГБ СССР о награждении агента "Дроздова" Почётной грамотой". За усмирение монахов – грамота? Или за многолетнюю службу?.. "Ни одна кандидатура епископа, тем более высокопоставленного, тем более члена Священного Синода, не проходила без утверждения ЦК КПСС и КГБ", – свидетельствует бывший председатель Совета по делам религий при Совете Министров СССР Константин Харчев. "Контакты с КГБ, если не сказать хуже – работа на КГБ, были непременным условием для карьерного роста в РПЦ: исключений практически не было", – убеждён отец Глеб Якунин."
* * *
"Случилось другое. В декабре 1990 года, на исходе пятого года перестройки, КГБ СССР устами своего Председателя обнародовал то, что давно уже стало реальностью в нашей стране. А именно: заявил о КГБ, как о составляющей власти, а не инструменте её. И в последующие месяцы наглядно продемонстрировал, что в результате перестройки, в результате экономического и политического хаоса, ею вызванного, в результате ослабления всех других государственных структур КГБ приобрёл такую власть в стране, какой никогда раньше не имел. Скажу более определённо: КГБ СССР с периферии властной триады (КГБ – КПСС – Военно-промышленный комплекс) переместился в центр её, стал лидером олигархической власти в стране."
* * *
"Но всё это, конечно, вовсе не значит, что идеологическая контрразведка была на периферии борьбы за советскую молодёжь. Напротив, переименованное Пятое управление патронировало все основные вузы столицы. Более того: "студенческий" отдел относился к числу элитарных в управлении. "Например, филологический факультет МГУ у нас назывался "факультетом дипломированных жён". Туда поступали дети номенклатуры – партийной и государственной, – рассказывали мне комитетчики. – Конкурс большой, попасть в число студентов было нелегко. Так вот, номенклатурные товарищи знали, что факультет обслуживает КГБ. Снимали "вертушку" и звонили..." "Неужели Бобков занимался проталкиванием "детей" в МГУ?" – поразилась я. – "Нет, конечно. Бобков до таких вещей не опускался. Он давал указание начальнику отдела, тот вызывал опера, который обслуживал филфак, опер шёл к заместителю декана... В приёмных комиссиях всегда были наши люди – агенты или доверенные лица, или контакты. КГБ давал список – кто должен поступить или – кто не должен..."
Кто не должен поступить – естественно, не поступали. "В ходе предварительной проверки абитуриентов, поступающих в Литинститут, на отдельных из них были получены компр. материалы. На основании указанных данных абитуриенты В. Романчук, О. Касьянов, О. Алешин, В. Чернобровкин, Г. Осипова были отведены от приёма в процессе вступительных экзаменов", – сообщалось в одном из отчётов отдела в 1985 году.
Всё то же самое продолжалось и в славные годы перестройки – может быть, лишь масштабы стали чуть меньше. "Короче, июль-август для ребят из третьего отдела были самые жаркие месяцы, но на этом многие делали себе карьеру: папы-мамы умели быть благодарными", – заключил свой рассказ комитетчик."
* * *
"Когда открылись архивы штази в ГДР, выяснилось, что в 16,5 миллионной стране работало 180 тысяч агентов. Когда разогнали STB в ЧСФР, узнали: в 15,5 миллионной Чехословацкой республике действовало 140 тысяч информаторов, среди которых, кстати, оказалось 12 членов парламента, 14 министров и заместителей министров.
Значит, в Советском Союзе – теперь уже не существующем – с органами КГБ сотрудничало как минимум 2 миллиона 900 тысяч человек.
Однако полковник КГБ в отставке Ярослав Карпович, всю жизнь проработавший в идеологической контрразведке, полагает, что мой подсчёт явно занижен. Карпович утверждает, что примерно 30 процентов взрослого населения страны так или иначе – как доверенное лицо или как "негласный помощник" – работает на КГБ."
* * *
"И – расстреливали. Десятками и сотнями. Потом – тысячами и сотнями тысяч.
С этого времени в народе ВЧК стали расшифровывать как – Всякому Человеку Капут.
Великий гуманист Владимир Ленин, яростный борец с беззакониями царского самодержавия, писал исторические записки: "т. Фёдоров. В Нижнем явно готовится белогвардейское восстание. Надо напрячь все силы, составить тройку диктаторов, навести тотчас массовый террор, расстрелять и вывести сотни проституток, спаивающих солдат, бывших офицеров и т. д. Ни минуты промедления. Надо действовать вовсю. Массовые обыски. Расстрелы за хранение оружия. Смена охраны при складах, поставить надёжных". Слал телеграммы: "...расстреливать заговорщиков и колеблющихся, никого не спрашивая и не допуская идиотской волокиты". Диктовал на фронт письма: "Покончить с Юденичем (именно покончить – добить) нам дьявольски важно. Если наступление началось, нельзя ли мобилизовать ещё тысяч 20 питерских рабочих плюс тысяч 10 буржуев, поставить позади их пулёметы, расстрелять несколько сот (вот откуда берут начало смершевские заградительные отряды времён Великой Отечественной войны! – Е. А.) и добиться настоящего массового напора на Юденича?" "Налягте изо всех сил, чтобы поймать и расстрелять астраханских спекулянтов и взяточников. С этой сволочью надо расправиться так, чтобы все на годы запомнили.
Запомнили. На годы – запомнили. До сих пор забыть не можем.
Так закладывались основы тоталитарного режима. Тоталитарного права. Тоталитарного правосудия и советской морали.
5 сентября 1918 года после убийства председателя Петроградского ЧК М. Урицкого и покушения на Ленина Совет народных комиссаров принял официальное постановление о Красном терроре."
* * *
"По всей стране чекисты без суда и следствия пытали, насиловали гимназисток и барышень, убивали родителей на глазах детей, сажали на кол, били железной перчаткой, надевали на головы кожаные "венчики", закапывали живыми, закрывали в камеры, где пол был устлан трупами с разможжёнными черепами... Неужели нынешние сотрудники и руководители КГБ после всего этого не смущаются, не краснеют называть себя чекистами, продолжателями дела Дзержинского? Не смущаются. Не краснеют... Читать "Архив русской революции" И. Гессена или "Красный террор" С. Мельгунова невозможно. Невозможно знать, что живёшь в стране, где ради некоего "светлого будущего" земля превращена в сплошной погост.
"Наш террор был вынужденный, – восклицали большевистские лидеры. – Это террор не ЧК, а рабочего класса".
Нет, это был именно террор ЧК, – возражают им очевидцы, историки, наконец, – собственные инструкции Чрезвычайки. Вот только одна из них – весны 1918 года:..."
* * *
"У Страны Советов была единственная возможность восстановить справедливость и наказать убийц: квалифицировать преступления сталинской поры как геноцид, как преступления против человечества – каковыми они и были. Другими словами – деяния следователей НКВД-МГБ должны были бы быть отождествлены с преступлениями создателей Освенцима и Бухенвальда, с преступлениями тех, кого советские суды и сегодня приговаривают к высшей мере наказания...
Но советский Нюрнберг был невозможен. Ибо так же, как Нюрнберг немецкий, он вскрыл бы преступность самой Системы и её идеологии. ИДЕИ, их породившей.
В результате, посадив за решётку или расстреляв несколько десятков сотрудников НКВД-МГБ, режим, с одной стороны, – как бы удовлетворил всегда присущую России жажду возмездия, с другой – показал: вот они, именно они, эти полковники и генералы, – виновники ваших мук, поломанных судеб и вырванных с корнями жизней. Что порочна сама система органов безопасности (о государственном устройстве и не говорю) никто из наших вождей ни тогда, ни позже не сказал... "Одним из первых актов Западной Германии после окончания войны, – писал как-то Лев Разгон, – был акт публичного государственного извинения перед жертвами фашистов, широчайшая материальная компенсация их близким. ГДР, скинувшая своего коммунистического лидера, но ещё не вошедшая в состав Объединенной Германии, тоже тут же присоединилась к этому извинению." "Нам каятся не в чем", – говорил Председатель КГБ, генерал Крючков."
* * *
"Вопрос не в том, что люди узнают какую-то новую для себя информацию. Хотя – узнают. Как узнавала её я.
Узнают, что портного можно было арестовать за то, что он пришил не ту подкладку, музыканта – за то, что плохо сыграл на концерте и тем расстроил изысканный вкус начальника из НКВД, учительницу – за то, что поставила не ту оценку дочери следователя...
Узнают, как люди от боли и страха (скажем – клизмами из кипятка) превращались в готовых на всё животных. Как сходили они с ума в карцерах размером 50 на 50 сантиметров – такой был в НКВД Северной Осетии, как добивались показаний от тех, кому уже был объявлен смертный приговор.
Узнают, что пытка – это не обязательно избиение до потери сознания. Можно и не бить: не пускать в туалет во время многочасовых допросов – "подпишешь – пущу". Не давать есть по нескольку дней подряд и притом – обедать на глазах у допрашиваемого. Сутками не разрешать спать. Приказывать не шевелить пальцами ног и рук. Предлагать испытывающему нестерпимую жажду заключённому воду из туалета. Отправлять в "холодную баню" с цементным полом. Приковывать к горячей батарее, и обещать всё то же самое сделать, например, с дочерью... И это – только из уголовного дела только одного следователя НКВД-МГБ.
А это – из другого: "Допрашивали всю ночь – 17 часов... Без сна, без еды... Требовали ложных показаний..." Год – 1988, третий год перестройки. Место – Москва.
Я вообще думаю, что люди должны знать, чтО с ними могут сделать – в собственной стране, собственные сограждане. Не "нелюди" – как часто мы себя успокаиваем, – люди. Такие же люди, как и мы.
Но главное то, что там, на пыльных архивных полках, хранятся крики и стоны тысяч людей – их жалобы, предсмертные письма, прошения о помиловании, просьбы их детей, жён, мужей и матерей, протоколы их допросов, свидетельства глумления над ними и их собственные исповеди-рассказы военным прокурорам... Там хранится, гниёт, а возможно, и уничтожается трагедия огромного народа, действительная история этой страны, которую мы до сих пор не знаем, а потому уроки которой всё ещё не восприняли. И повторяем те же ошибки вновь и вновь."
* * *
"Со слов генерала КГБ Олега Калугина известно, что именно Комитет всячески настаивал на применении "экстренных мер" в Чехословакии, убеждая политическую верхушку страны, что если это не будет сделано, то Чехословакия уйдёт из-под влияния Союза и станет жертвой НАТО и т.д. и т.п. Калугин – тогда один из руководителей советской разведки в США прислал из Вашингтона документ, свидетельствующий, что ЦРУ не имеет никакого отношения к пражской весне. Документ, говорит Калугин, попросту положили под сукно. Венец карьеры Андропова – к этому времени уже Генерального секретаря ЦК КПСС – расстрел истребителями ПВО южнокорейского пассажирского авиалайнера в 1983 году. Но чужой крови было мало. Именно Андропов, сей отец-демократ, создал в КГБ Пятое управление – идеологическую контрразведку, – которое поставило на поток производство политзеков в СССР. И именно Андропов 29 апреля 1969 года направил в ЦК КПСС письмо с планом развёртывания сети психиатрических лечебниц для защиты "советского государственного и общественного строя".
Так чекисты брали реванш за хрущёвскую оттепель."
* * *
"Что ещё было интересного в той стенограмме? Например, вопрос журналисток о привилегиях высшего руководства КГБ. Ответ Крючкова, как мы уже привыкли, был предельно искренним и выдержан в лучших традициях советской демагогии: "Единственная привилегия высокопоставленного сотрудника КГБ – это более высокая степень ответственности за порученное дело"... Потом, правда, добавил, что определённая категория чекистов может иметь госдачу – "за плату" (подчеркнул), иметь служебный транспорт, есть у Комитета свои дома отдыха, поликлиника, садово-огородные участки... Представляю, как веселились, читая эту стенограмму, рядовые сотрудники КГБ.
Я не говорю о том, что четвёртый этаж нового, предельно мрачного (серо-чёрный гранит) здания КГБ на Лубянке сами комитетчики называют "зоной". Это, так сказать, чекистский юмор, ибо зона эта отличается от тех, лагерных, с которыми как-то более ассоциируется слово КГБ, тем, что рядовым чекистам вход туда заказан. Вероятно, к "секретам государственной важности" относится и специальная столовая для Председателя, его замов и членов коллегии КГБ. Слышала, что кормят там замечательно, слышала, что готовят блюда исключительно из экологически чистых продуктов, коих ни рядовые чекисты, ни рядовые советские граждане от рождения не знают. Впрочем, для бесклассового общества, где нет ни богатых, ни бедных и все – равны, это обычное явление: перестройка в том мало что изменила.
Однако что в действительности является большим секретом, так это то, что верховная комитетская элита через советские внешнеторговые организации по каталогам западных фирм заказывала необходимый им и их семьям ширпотреб, коего в советских магазинах не было и нет. Оплата шла, естественно, в твёрдо конвертируемой валюте. Вот такая забавная деталь, маленькое добавление к словам о "единственной привилегии высокопоставленного сотрудника КГБ"."
* * *
"Прослушка, то есть установка в квартире аппаратуры, позволяющей знать всё – и видеть, и слышать, что в этой квартире происходит, – довольно дорогостоящее мероприятие, – объяснял мне Орехов. – Сначала ты должен выяснить, кто живёт в квартирах рядом по лестничной клетке и этажами выше и ниже, а иногда и во всём подъезде. Потом надо найти возможность этих жильцов удалить. Идёшь на предприятия, договариваешься с кадровиками, чтобы этим людям предоставили отпуск – соответственно находишь и путёвки в приличный дом отдыха или санаторий. Кому-то просто объясняешь, что из соображений госбезопасности ему надо уехать на дачу или в командировку. Проблем не было. Потом приезжает специальная бригада из 12 отдела и устанавливает аппаратуру: микрокамера выводится через потолок верхней квартиры или устанавливается в неприметном месте – где-нибудь за шкафом в одной из комнат квартиры. Установили, потом специальный художник из состава бригады подкрашивает поврежденные обои так, что вы никогда не догадаетесь, что с ними что-либо происходило. Все это, конечно, в случае, если наблюдаемого нет в городе. Если же человек, которым мы интересуемся, никуда не уехал и в командировку не отправлен, то технология другая. Одна бригада комитетчиков находит способ заблокировать его на работе, другая – блокирует место работы супруги, третья – проникает в квартиру и выполняет задание".
Страничка создана 8 июля 2006.
Последнее обновление 18 августа 2023.
