Татьяна Селиванчик
ИЗ
НЕОПУБЛИКОВАННОГО
* * *
И что вас гложет, недруги мои, —
Я никому не заслоняю солнца —
И всё же вам не дышится, неймётся, —
Усердствуете, злобу затаив.
Таким, как вы, покоя нет нигде:
Стервятникам всегда нужна пожива —
Питают вас предательство и лживость
И греет соучастье в клевете.
Не ведает предела раж вражды,
Хоть напоказ вы — праведно-речисты,
Страдальцы по судьбе и гуманисты,
Чьи мысли и деянья — нечисты.
Иной из вас безжалостней, чем тать:
Пред совестью и Богом нету страха,
А я за вас последнюю рубаху
Была готова некогда отдать.
Мне и сейчас вас бесконечно жаль —
Той вашей, лучшей сути человечьей,
Но низость, что равна самоувечью,
Умножит воздаяния печаль!
...И выстою ли, сгину ль —
на краю
Я венценосной вашей чёрной стае
Все беззаконья ваши оставляю, —
Молюсь и сострадаю...
И пою.
* * *
Если во испытанье — безмолвная трата души,
Всё, что перемолчалось, прольётся дождём и лучом,
Если ж на озвучанье ты жизнь до конца положил,
То чужому не скажут твои письмена ни о чём...
* * *
Кем ни была б ты, что б ни говорила —
Приверженцы прокрустова мерила
Манером, что и вежлив и жесток,
Сверчку опять укажут на шесток.
Любители игры краплёной картой,
Приверженцы отбора в древней Спарте,
Не ведая вины, свершая суд,
Так величаво головы несут.
И этим олимпийцам, великанам —
Совсем не друг петрушка балаганный,
Не ровня — в переходе менестрель,
Житейской бурей брошенный на мель.
...Нас делят на счастливых и несчастных,
На титулы, сословия и касты,
Живут в плену условностей слепых
Все те, кто сами в сущности — рабы.
Земные игры в табели о рангах —
Тотализатор жалкий для мустанга!
И — благо — в небе для ветров и птиц
Нет кем-то обозначенных границ...
Но мир во власти вечных заблуждений
Умножил разделяющие стены
И всё ещё душою не прозрел,
Чтоб изменить
назначенный
удел....
* * *
А. Белоусенко
Как и когда-то твой город овеян
Морскими ветрами, как-будто веками.
Дыханием хвои и духом кофеен:
Всё это так чётко впечатано в память...
Тебе, искушённому мнимым простором,
Освоенный берег не кажется раем:
Верхушки деревьев, как шпили соборов,
Нечаянным сходством тоску обостряют.
И края чужого осенние склоны
Являют для глаза пиры многоцветья,
Но ты безотчётно и неутолённо
От Сигулды ждёшь золотого привета.
А вдруг голубица из рижского сквера
К тебе долетит, океаны минуя,
Запрятав янтарное зёрнышко в перья... —
И ты отличишь — между прочих — такую!
...Пусть солнце — одно
да и общее небо,
И Божья — едина над нами десница,
Но снится и снится насущная треба —
Обратным билетом — домой...
За границу.
* * *
Давиду
Тела просвечивая бренные
Лучом всевидящим рентгена
Так часто души наши вечные
Ты добротой своей просвечивал.
...На льдистых тропах прозы будничной
Не ставший безучастным зрителем,
Берёг меня в минуты трудные
Подобно ангелу-хранителю.
“Благодарю!” — твердят уста мои —
Как многим, тем, кто душу тратили —
Не потому ль у края самого
Господь послал тебе спасателей?
Пусть он всегда хранит и милует
От зла и бед в мгновенья чёрные —
За всё, чего не позабыла я,
Живым участьем облучённая ...
* * *
Спросишь: “Как ты? Как дела?” —
Что ответить? Разве скажешь,
Что и в зное летнем даже
Стыло, пусто без тепла...
Мне, как птахе в западне,
Биться дадено до срока...
Что там было у пророков
О тщете летящих дней?..
...Что сказать тебе, коль сам
Оклики мои, тревоги
Переадресуешь к Богу
И безмолвным небесам?
Отстранённо, отречённо,
Снисходительно-учтив,
Словно нет меня почти,
Как звезды за тучей чёрной.
...В небо затяжной прыжок,
Как стоп-кадр — в оцепененье...
Но ответствую смиренно:
“Да. Спасибо. Хорошо.”
* * *
И молния блеснёт. Как будто
Небесной чиркнут зажигалкой. —
Твой гнев, неправедный, подспудный, —
Так жгут, когда совсем не жалко,
Так бьют, чужой не зная боли,
Так рвут, где и не дорожили...
И всплеск слепого своеволья,
Как судорога сухожилий,
Как будто дёрнул бес за нитку
По умыслу, по предрешенью... —
И ни к чему мои попытки
Увещеваний, возражений, —
Так барин, на расправу скорый,
Холопа бы хлестал за ропот:
Похоже, тонкий слух и опыт —
Слабее шепотка суфлёров...
Миг вспышки — росчерком коротким
В души затменья — день ли, час ли...
Губительно, бесповоротно
Бьют молнии твоих напраслин!
* * *
То лучшее в тебе, что нас роднит,
Струною неустанною звенит
И множит нежность...
Трепет голубиный,
Безмерный и безвыходный — до слёз,
Им горло перехвачено взахлёст,
А ветер зимний жёстко дышит в спину.
...Смотреть в твои усталые глаза
И, даже не касаясь, осязать —
Единственно дозволенное благо... —
Виском прижаться к твоему виску,
Немея, разумея,
не рискну:
Печали не унять шальной отвагой.
И нету спасу — кругом
голова
От чувства неизбывного родства,
Но есть при этом боль совсем другая:
Напоминаньем горестным саднит
Всё то, что нас мучительно рознит —
Двойник твой тёмный ранит и пугает.
Совсем в другое веру обретя,
Прощала, будто малое дитя,
Неверного в метаниях всеядных,
Но даже не примерившего груз
Ни дружеских, ни — паче — братских уз,
Всего того, что сопричастно-внятно.
А потому, мой свет, беда моя,
Не искушаю зыбкие края,
Чтоб как-то жить в подобии острога....
Льну сердцем, сберегая то, что есть.
И пусть тебе не ведом этот крест —
Зов безответный, путь мой одинокий.
* * *
...Лишь дрожью выдаёт рука,
Но я болтаю без умолку —
Вовсю валяю дурака,
Тебя сбивая напрочь с толку.
Поскольку знаю: не поймёшь
Вот эту, худшую из пыток,
Когда в одном — тепла на грош,
Когда в другой душе — избыток.
Без доброты — ущербна страсть,
Как самозванец на престоле:
Ей верить — у себя же красть,
Платя угарною неволей.
Как ни молчи, что ни скажи
Пред скудосердьем твердолобым, —
В ответ лишь это — в полдуши —
Неутешительным подобьем.
И в этой западне — сама,
Полынно-безысходно, терпко:
Гордыня твоего ума
К безмерному — с холодной меркой!
...Слова — ребячливой гурьбой
Над отчуждённостью постылой —
Так заговаривают боль,
Когда помочь уже не в силах.
* * *
Кто ж спорит с истиною старой
О свойстве лакомом нектара,
О сладости слияний пряных,
Что часто — разума сильней,
Но что при доводе резонном
Так мучает неутолённо?
И ассорти-страстей гурману
Ни днём покоя, ни во сне...
И страх, что быстротечно лето,
Умножит ложные победы,
Кромсая жадностью желаний
Души шагреневый лоскут,
И жизни торопливой трата
Грозит подменой, суррогатом:
Глаголы беглых обладаний
Себе самозабвенно лгут.
Охоты лёгкая добыча.
Где часто “чёт” похож на вычет
И без глубин переживаний
Нетрудные плоды садов,
Усердьем чутким не взращённых
И на забвенье обречённых —
К привычным самооправданьям
Иной заведомо готов.
...Любви служение — блаженно,
Оно — не жертвоприношенье,
Не блеск копеечной замены,
Не снисхожденье, не оброк,
А жажда нежная отдачи —
Без меры — в радости и в плаче,
В сплетенье света и затмений —
Доверья сопричастный ток.
...Что спорить, если речь о разном:
Сердечно-праздничном —
не
праздном,
О таинстве неизречённом
Течений тёплых, как Гольфстрим.. —
Не счесть, сим даром обделённых,
Кто пьян и водкою палёной, —
Что проще смыслов непрочтённых:
Язык их — непереводим...
* * *
За немотой, как за стеной,
Где звук — неволен, скован шаг,
Твердила безнадёжно так
Ему: “Поговори со мной...”
Себе перечила сама,
Томясь свеченьем, как виной...
А он в сумятице дневной
Не очень силился внимать,
Оберегая свой покой,
Во оправдание своё,
Её смятенье назовёт
Небрежно “робкой чепухой”.
Так, несмотря на резкий нрав,
Изменчиво упрям и слаб,
И — вечной занятости раб —
Он полагал, что вечно прав...
Ей — пытка чистого листа,
Когда не выразить, мечась:
Опорой не был в трудный час
Да и заступником не стал.
Но всем сомненьям вопреки
Упрямо верила — родной.
И вновь: “Поговори со мной...”,
И каменела от тоски.
Хоть знала: поздно.
Знала: жаль...
И что несказанное всё
С собою в вечность унесёт
Неразлюбившая душа...
А он – в оставленные дни —
Измучится в тиши ночной
Тем, что бессмыслице сродни —
Её: “Поговори со мной...”.
* * *
Зовущими, как сполохи вдали,
Словами-миражами золотыми,
Ты душу мне
как свечечку,
спалил
Нещадно так...
И лишь себя во имя.
И ничего в твоих “когда-нибудь”,
Забывчивых и безучастно-ленных —
Блестяще-ускользающая ртуть
Надежд пустых, мороки неизменной.
Долготерпенья трата велика —
Последних сил — на призрачность посула:
Слабея в ожидании глотка,
Под жарким небом сердце задохнулось.
...Нет меры передуманному мной
За столько лет беззвёздными ночами. —
При этом знать: тебе и не дано
Прочесть подстрочник моего молчанья....
* * *
В былом, прошедшем, в дне теперешнем
Был ненадёжен и небережен
Тот, кем душа моя дышала
В безмерной искренности шалой.
В смущении — нелепа, трепетна,
Себе невнятная — до лепета,
В порыве подлинном — не мнимом
И для себя — непостижима.
Всё это, будто блажь забытую,
Злым недоверием испытывал?
И в обожаньи видя зависть... —
Так губят градом цвета завязь.
Над маетою и бессонницей,
Как птица чёрная над звонницей —
Игрой лукавой двоедушья
Моё доверие крадущий...
Круженье сбитыми ступенями... —
Прости мне, Сердце, за терпение —
Самозабвенный танец белый...
Ведь ты само осанну пело
Тому, кто в прошлом и в теперешнем —
Фома, глазам своим не верящий,
От собственной души изъяна
Сумняшится —
с перстами в
ране...
* * *
Он — в продолженье вещих снов —
Вдруг исчезает, как мираж
И только в памяти былой —
Досадной явью не развенчан,
Тот, кто утратой не сочтёт
Обременительную блажь:
Одной, де, глупою овцой
В пасомом стаде стало меньше...
* * *
Небо плеснуло недолгим дождём
В ночь
и усилился запах
акации...
Из милицейского газика рация
Будит округу лихим соловьём!
И бесполезно пытаться уснуть
В мягкой теплыни зелёного месяца —
Мыслей моих маета-околесица,
Словно стократно исхоженный путь.
Что за морока — себе вопреки?
Сердце болит в перебоях — без роздыха!
Хочется ясности, лада, как воздуха,
Освобожденья от жгучей тоски.
Бремя — по силам?
Хватило бы сил
Вынести должное в сроки предвечные
И обречённость на правду сердечную,
Ту, что, упрямствуя, ты не простил.
* * *
Осенних дней рябиновые чётки
Перебирать и ...
подбирать слова
Своим догадкам, знаньям безотчётным,
Которым раньше верила едва...
Но как ни дли, благих стараний соло
В предчувствии мучительно замрёт... —
Внимавший молча ратникам крамолы,
Каменья тоже бросит — в свой черёд.
Моё тепло — в костёр гордыни — лепта:
Итог всем этим предопределён.
Смотрю вослед запальчивому лету,
Чей вкус от неизбежности — солён.
День ото дня печаль моя бездонней
И мучает не жёсткой фразы шок, —
Коротким замыканием ладоней
Навек оставлен нежности ожог...
* * *
Что-то таится, томится в несказанном слове,
Как искушенье, что мучает дух страстотерпца, —
...Осень безмолвно — которую ночь — в изголовье
Терпким дождём утешает горячее сердце.
Тихого утра дождаться, как будто спасенья,
Сну-забытью поневоле сдаваясь на милость:
Может увижу, как раньше — в ином измеренье —
То, что теплом мне и ладом когда-то приснилось.
Я и тебе этих снов не отдам и не выдам:
Вдруг торопливо-насмешливым жестом разрушишь,
Здесь, наяву — как бывало — абсурдом, обидой
К некому краю толкая продрогшую душу...
Не проговоренным слово, но приговорённым
Будет метаться,
уже не моля о
пощаде.
Ветер с деревьев сорвёт золотые короны, —
Есть у осенней поры и такие обряды.
* * *
Не на словах, друже, истине должно служить,
Сколько б ни пало на землю забвенья снегов...
Как ни прекрасны эфирные мифы души, —
Умыслы, действа — уж слишком от мира сего.
Слишком от мира сего и гордыня, и прыть,
И несвобода от пёстрой толпы и молвы, —
Ты разменял ради них откровений дары,
Те, что тебе нашептали с рожденья волхвы.
Это от них предречённый сердечный размах
Правды единой во имя, а не суеты... —
Что же — недобрые, тёмные игры ума
Так своевольно воздушные рушат мосты?!
Вражьи уловки, силки на поверку — крепки:
Самоотступник подкупный — доволен вполне... —
Перерождение духа — словам вопреки —
Гаснущим солнцем для жизни одной из планет.
А двоедушье лукавое правит пером
Смыслов подменой рождая гремучую смесь,
Логики дикой являя бредовый излом,
Ересь цветисто рядя в сокровенную весть!
...Есть изначалье живой заповедной души —
И не любая годится для цели цена:
Сам выбираешь — приспешничать или служить,
Сам отвечаешь за сделанный выбор сполна...
* * *
Под звуки старой радиолы
Окраинами осень шла,
Линялым ситцевым подолом
Неслышно улицы мела.
И сквозь нагие кроны клёнов,
Где предрешённости черты,
Смотрела в небо просветлённо —
Уже не пленницей тщеты.
Так, словно ей давно наскучил
Былой заученный мотив,
Вольна от сожалений жгучих,
Так, будто лучший — впереди.
И с лёгкостью невыносимой,
Понятной разве небесам,
Осталось только встретить зиму,
С улыбкой глядя ей в глаза.
* * *
Говорила себе: “Уходи...“,
Уверяла себя: ухожу,
Будто можно и вправду уйти,
Даже сердцу твердя — “отпусти”:
Дорожила ведь и дорожу.
Будто можно избыть от ума,
Призывая в помощники злость.
Что невольно взрастила сама, —
Бесполезно ломать, отнимать,
Даже если озвучено: “Врозь!”.
Разве этим меня удивить,
Даже если семь пятниц на дню,
Если муки моей визави
Даже в храме души на крови
Был троянскому ближе коню.
...Безучастный , движеньем дыша,
Оставлял
замирать, цепенеть,
Робкой нежностью не дорожа,
Утверждался, верша и кружа,
Торопясь отовсюду успеть.
Не берёгшему — просто терять:
Жёсткой спеси взрывная волна
Грянет, не сожалея...
А зря, —
Ведь во мне, словно птицы, парят
Дорогие душе письмена...
Неизбывные — болью в груди —
Им нельзя обозначить межу:
Всё во мне... И ряди, не ряди —
Им нельзя приказать: “Уходи”,
И бессмысленно лгать: “Ухожу”.
* * *
Живут в Божественном начале —
В ответ на грешный этот мрак —
Животворящее звучанье
И высший смысл, и главный знак,
И миг священный возжиганья
Сходящего с небес огня, —
Чтоб не ушли, как могикане
Из мира, не успев понять,
З а ч е м , ведомы зовом неким,
Претерпевали боль и хлад
Мы, страждущие человеки,
Подобьем зёрен и лампад!
...Живому слову веря свято,
Рванёшься и поймёшь стократ:
Тому, кто так просил о брате,
Увы, совсем не нужен брат...
Но логики закон нарушив —
Какой удел не уготовь —
Из состраданья к равнодушным
Порой рождается любовь!