Источник: журнал «Знамя» №№1, 2, 3, 4 за 1989 г.

 

Для удобства читателей журнальная нумерация

сохранена и расположена внизу страницы.

 

OCR и вычитка – Давид Титиевский, март 2009 г.

Библиотека Александра Белоусенко

 

Рой Медведев

 

О СТАЛИНЕ И СТАЛИНИЗМЕ

(продолжение)

 

ИСТОРИЧЕСКИЕ   ОЧЕРКИ

 

5

 

Падение сельскохозяйственного производства в годы первой пятилетки привело к ухудшению продовольственного снабжения быстро увеличивающегося числа городских жителей. Сталин с его склонностью к администрированию и злоупотреблению властью не нашел иного выхода, как вновь встать на путь насильственного изъятия из деревни всех излишков (и не только излишков) сельскохозяйственных продуктов. Несмотря на уменьшение валовой продукции сельского хозяйства, государственные заготовки непрерывно возрастали, достигнув к 1934 году 40 процентов собранного зерна. При этом заготовительные цены были очень низкими, в несколько раз ниже себестоимости заготовляемых продуктов, и это вызывало недовольство колхозников.

По существу, государственные заготовки принимали характер принудительной продразверстки. Это привело к падению трудовой дисциплины в только что созданных колхозах и к массовому расхищению хлеба. Во многих областях страны усиливались антиколхозные и антисоветские настроения. Под их влиянием в таких относительно богатых хлебом районах, как Южная Украина, Северный Кавказ, Донская область, начались своеобразные «хлебные забастовки»: не только единоличники, но и колхозы сокращали посевы, отказывались сдавать хлеб государству, закапывали его в землю. Вместо того, чтобы исправить допущенные ошибки или повысить закупочные цены, Сталин вновь встал на путь насилия. Были приняты драконовские меры против хищений в колхозах. Крестьяне, уличенные в краже ими же выращенного зерна, приговаривались к длительным срокам заключения или даже к расстрелу. В отдельных районах возобновился массовый террор. Был прекращен подвоз товаров в районы, которые не выполнили плана хлебозаготовок, там закрывались и государственные, и кооперативные магазины.

В отдельных случаях применялась даже такая жестокая мера, как выселение в отдаленные районы целых станиц и деревень. Так, например, осенью 1932 года в связи с трудностями при проведении заготовок на Северный Кавказ была направлена комиссия ЦК ВКП(б) во главе с Л. М. Кагановичем, которому были предоставлены фактически неограниченные права. При участии Кагановича бюро Северо-Кавказского крайкома партии приняло решение: «Ввиду особо позорного провала хлебозаготовок и озимого сева на Кубани поставить перед партийными организациями в районах Кубани боевую задачу — сломить саботаж хлебозаготовок и сева, организованный кулацкими контрреволюционными элементами, уничтожить сопротивление части сельских коммунистов, ставших фактически проводниками саботажа, и ликвидировать несовместимые со званием члена партии пассивность и примиренчество с саботажниками».

На основании этого решения были выселены в северные районы шестнадцать станиц Северного Кавказа, в том числе Полтавская, Медведовская, Урупская, Багаевская. Выселяли всех поголовно, включая бедноту и середняков, еди-

174                                                                                          Журнал «Знамя», №2, 1989 г.

 

ноличников и колхозников. На «освободившиеся» места переселяли крестьян из нечерноземных районов. Массовые репрессии против крестьян прошли под руководством В. М. Молотова и Кагановича на Украине, а также в Белоруссии. Показательно письмо М. А. Шолохова о возмутительных действиях хлебозаготовителей в Вешенском и других районах Дона. 16 апреля 1933 года он писал Сталину, что в связи с хлебозаготовками к колхозникам применяли омерзительные методы пыток, избиений и надругательств. «Примеры эти можно бесконечно умножить. Это не отдельные случаи загибов, это узаконенный в районном масштабе «метод» проведения хлебозаготовок. Об этих фактах я либо слышал от коммунистов, либо от самих колхозников, которые испытали все эти «методы» на себе и после приходили ко мне с просьбами «прописать про это в газету».

Сталин оставался глух ко всем такого рода сигналам.

 

6

 

Первая пятилетка завершилась в деревне не только массовой коллективизацией, но и страшным голодом, унесшим миллионы жизней. Все более острая нехватка продовольствия начала ощущаться уже в 1930—1931 годах, так как валовая продукция сельского хозяйства уменьшалась, а государственные заготовки возрастали. Поздней осенью 1932 года обширные районы страны, особенно Южную Украину, Среднее Поволжье, Северный Кавказ и Казахстан охватил жестокий голод. По своим масштабам он значительно превосходил голод в Поволжье и других районах 1921 года. Тогда, в 1921 году, о голоде писали все газеты, был организован сбор средств по всей стране, созданы специальные организации для помощи голодающим губерниям, налажена международная помощь. Иначе было в 1932—1933 годах. На все сообщения о голоде наложили запрет. Ни в Советском Союзе, ни за границей не проводилось никаких кампаний помощи голодающим. Напротив, сам факт массового голода официально отрицался. Сотни тысяч и даже миллионы голодающих пытались бежать в города и более благополучные области, но мало кому это удавалось, так как воинские заставы на дорогах и железнодорожных станциях не выпускали крестьян из охваченных голодом районов. Но и те, кто добирался до города, не могли получить здесь помощи: без продовольственных карточек им не продавали хлеб в магазинах. В Киеве, да и во многих других южных городах каждое утро подбирали трупы крестьян, складывали на телеги и увозили за город хоронить в безымянных могилах.

Не говорилось о голоде и на Первом всесоюзном съезде колхозников-ударников в феврале 1933 года, то есть в самый разгар этого страшного бедствия. Именно тогда Сталин выдвинул лозунг: «Сделать всех колхозников зажиточными». Даже на заседаниях Политбюро он отказывался обсуждать вопрос о голоде. Так, например, когда один из секретарей ЦК КП(б) Украины Р. Терехов, докладывая о тяжелом положении в селах Харьковской области в связи с недородом, просил выделить для нее хлеб, Сталин резко оборвал его: «Нам говорили, что вы, товарищ Терехов, хороший оратор, оказывается, вы хороший рассказчик — сочинили такую сказку о голоде, думали нас запугать, но не выйдет! Не лучше ли вам оставить посты секретаря Обкома и ЦК КПУ и пойти в Союз писателей: будете сказки писать, а дураки будут читать...»

Нелишне отметить, что в художественной литературе 30-х годов нельзя было найти «сказок» о голоде 1932—1933 годов. Всякое упоминание об этом было запрещено, а за слова «голод на юге» многих людей арестовывали как за «контрреволюционную агитацию». Только после XXII съезда стала возможной публикация произведений на эту ранее запретную тему.

«Вслед за кулаком,— писал, к примеру, о страшной зиме 1932—1933 года Михаил Алексеев,— из села, только уже добровольно, двинулся середняк. По чьему-то распоряжению был вывезен весь хлеб и весь фураж. Начался массовый падеж лошадей, а в тридцать третьем — страшный голод: люди умирали семьями, рушились дома, редели улицы, все больше и больше окон слепло — уезжаю-

175                                                                                          Журнал «Знамя», №2, 1989 г.

 

щие в город наглухо забивали их досками и горбылями... Чернее горна стало лицо Акимушки. Белым накалом светились на нем глаза, в которые так часто заглядывали односельчане и как бы спрашивали; «Что же это? Как же это, Акимушка? Ведь мы за тобой пошли? Ведь ты человек партейный!» Он отвечал как мог. Говорил, что там, наверху, разберутся. Сталин пришлет в Выселки своего человека, тот посмотрит, накажет виновных — и все будет хорошо».

Только сейчас, более чем через полвека, мы узнаем подробности этой страшной страницы нашей нелегкой истории.

«В 1932 году мне было 19 лет...— пишет в журнал «Огонек» И. М. Хмильковский.— Я бывал на полях Кировоградской и Киевской областей, где созревал высокий урожай, и смею утверждать, что в 1932 году на Украине никакой сильной засухи не было. Однако из-за грубых нарушений ленинских принципов коллективизации и в силу других причин крестьяне уклонялись от вступления в колхоз. Земля же их тем не менее была обобществлена и оказалась необработанной. Глубоко уверен, что Сталин костлявой рукой голода пытался заставить мужика идти в колхоз и работать за почти не оплачиваемые трудодни.

Заранее спланированный голод и искусственное манипулирование переписями 30-х годов, чтобы скрыть количество умерших и зачислить мертвые души в качестве живых,— вот одно из трагических последствий сталинизма...

Хлеб изымался до последнего килограмма. Причем эта дикость прикрывалась лозунгом, рожденным в совершенно иных исторических условиях: «Борьба за хлеб — борьба за социализм». Миллионы обездоленных и голодных молча умирали. Если же кто-то выражал возмущение, на него немедленно сыпались репрессии!».

Несмотря на страшный голод, Сталин настаивал на продолжении экспорта хлеба в страны Европы. Если из урожая 1928 года было вывезено за границу менее 1 миллиона центнеров зерна, то в 1929 году — 13 миллионов центнеров, в 1930 году — 48,3 миллиона, в 1931 году — 51,8 миллиона, в 1932 году — 18,1 миллиона центнеров. Даже в самом голодном 1933 году в Западную Европу было вывезено около 10 миллионов центнеров зерна. При этом советский хлеб продавался в условиях экономического кризиса в странах Европы фактически за бесценок. А между тем и половины вывезениого в 1932—1933 годах за границу зерна хватило бы, чтобы уберечь все южные районы от голода.

А в Западной Европе со спокойной совестью ели советский хлеб, отнятый у голодающих и умирающих от голода крестьян. Все слухи о голоде в России решительно опровергались. Даже Бернард Шоу, который как раз в начале 30-х годов совершил ознакомительную поездку по СССР, писал, что слухи о голоде в России являются выдумкой, и он убедился, что Россия никогда раньше не снабжалась так хорошо продовольствием, как в то время, когда он там побывал.

До сих пор никто не знает, сколько людей умерло от голода в 1932—1933 годах. Многие исследователи сходятся на 5 миллионах. Другие называют 8 миллионов, и они, вероятно, ближе к истине. Погибло больше, чем в 1921 году и чем в Китае во время страшного голода 1877 —1878 годов. Об этом свидетельствуют косвенные данные. В книге А. Гозулова и М. Григорянца «Народонаселение СССР», опубликованной в 1969 году, приводятся такие сведения. Украинцев по переписи 1926 года было 31,2 миллиона, а по переписи 1939 года— 28,1 миллиона. Прямое уменьшение за тринадцать лет — 3,1 миллиона человек. С 1926 по 1939 год численность казахов уменьшилась на 860 тысяч. Всему этому могло быть только одно объяснение — голод начала 30-х годов.

Справочники ЦСУ в течение шести лет (1933—1938) повторяли одни и те же данные о численности населения СССР,— данные на 1 января 1933 года: 165,7 миллиона человек. Выступая в декабре 1935 года на совещании передовых комбайнеров, Сталин заметил:

«У нас теперь все говорят, что материальное положение трудящихся значительно улучшилось, что жить стало лучше, веселее. Это, конечно, верно. Но это ведет к тому, что население стало размножаться гораздо быстрее, чем в ста-

176                                                                                          Журнал «Знамя», №2, 1989 г.

 

рое время. Смертности стало меньше, рождаемости больше, и чистого прироста получается гораздо больше. Это, конечно, хорошо, и мы это приветствуем. Сейчас у нас каждый год чистого прироста населения получается около трех миллионов душ; Это значит, что каждый год мы получаем прирост населения на целую Финляндию».

И с выводом об увеличении прироста населения, и с утверждением, что жить стало веселее, Сталин поторопился. По переписи населения в 1939 году в стране было 170,4 миллиона человек. Чистый прирост, таким образом, менее 1 миллиона в год. Ну а что касается более «веселой» жизни, то об этом речь ниже.

Введенная в 1932—1933 годах паспортная система послужила не только прикреплению крестьян к колхозам. Далеко не все жители Москвы, Ленинграда, Киева и некоторых других крупных городов получили паспорта. Тысячи бывших капиталистов, дворян и других «лишенцев» (то есть людей, лишенных избирательных прав) вынуждены были уехать в провинциальные городки, где становились обычно мелкими служащими в местных учреждениях.

 

7

 

Об ошибках и злоупотреблениях властью при проведении коллективизации написано немало. Меньше известно об ошибках и злоупотреблении властью при проведении индустриализации.

В годы первой пятилетки страна добилась больших успехов. Только с 1928 по 1933 год были построены 1500 крупных предприятий и заложены основы таких отраслей промышленности, каких не знала царская Россия: станкостроения, автомобилестроения, тракторостроения, химической и авиационной промышленности. Налажено производство мощных турбин и генераторов, качественных сталей, ферросплавов, синтетического каучука, азота, искусственного волокна и др. Введены в строй тысячи километров новых железных дорог и каналов. На бывших национальных окраинах России — в Средней Азии и Закавказье, Казахстане, Татарии, Бурят-Монголии созданы крупные очаги промышленности. Возрос промышленный потенциал Урала, Сибири и Дальнего Востока, где начала возникать вторая топливно-металлургическая база промышленности. Создана оборонная промышленность. По всей стране возникли сотни новых городов и рабочих поселков. В громадную работу, связанную с созданием современной промышленности, вложил немалые усилия и Сталин. Однако и здесь он поступал нередко не как мудрый государственный деятель, а как прожектер и волюнтарист, создавая для страны и партии дополнительные трудности.

Так, например, пятилетний план 1928/29—1932/33 годов был составлен в двух вариантах —  «отправном» и «оптимальном», причем отправной план примерно на 20 процентов уступал оптимальному. Уже в первые два года пятилетки стало ясно, что для выполнения оптимального плана нет условий. Западные кредиты были слишком малы. Экспортные ресурсы СССР недостаточны. Из-за мирового экономического кризиса цены на сырье на западных рынках резко упали. Каждую машину приходилось оплачивать в 2—2,5 раза большим количеством сырья и материалов, чем предполагалось. К тому же уменьшилось валовое производство сельского хозяйства. Если раньше считалось, что производство сельскохозяйственной продукции станет расти и накопления из этой отрасли можно будет широко использовать при создании промышленности, то теперь приходилось пересматривать расчеты. Голодающая деревня к концу первой пятилетки мало чем могла помочь развитию промышленности.

Поэтому, несмотря на огромные усилия, старт первой пятилетки был не слишком успешным. В 1929 году, например, производство чугуна и стали увеличилось только на 600—800 тысяч тонн, тракторов выпустили лишь 3,3 тысячи. Медленнее, чем планировалось, возрастало производство продукции легкой и пищевой промышленности. Плохо работал железнодорожный транспорт. Возникла необходимость снизить многие задания и контрольные цифры пятилетнего

    177                                                                                      Журнал «Знамя», №2, 1989 г.

 

плана, ориентируясь на его отправной вариант. Однако Сталин настоял, напротив, на значительном увеличении многих заданий.

«Работа ЦК...— говорил он на XVI съезде ВКП(б) в июне 1930 года,— шла, главным образом, по линии исправления и уточнения пятилетнего плана в смысле увеличения темпов и сокращения сроков...

По черной металлургии: пятилетний план предусматривает доведение производства чугуна в последний год пятилетки до 10 миллионов тонн; решение же ЦК находит эту норму недостаточной и считает, что производство чугуна в последний год пятилетки должно быть поднято до 17 миллионов тонн.

По тракторостроению: пятилетний план предусматривает доведение, производства тракторов в последний год пятилетки до 55 тысяч штук; решение же ЦК находит это задание недостаточным и считает, что производство тракторов в последний год пятилетки должно быть поднято до 170 тысяч штук.

То же самое нужно сказать об автостроении, где вместо производства 100 тысяч штук автомобилей (грузовых и легковых) в последний год пятилетки, предусмотренных пятилетним планом, решено поднять производство автомобилей, до 200 тысяч штук.

То же самое имеет место в отношении цветной металлургии, где наметки пятилетнего плана увеличены более чем на 100%, и сельхозмашиностроения, где наметки пятилетнего плана также увеличены более чем на 100%.

Я уже не говорю о строительстве комбайнов, которое не было вовсе учтено в пятилетнем плане и производство которых должно быть доведено в последний год пятилетки минимум до 40 тысяч штук».

Такого рода авантюризм в планировании встретил серьезные и обоснованные возражения и беспартийных специалистов, и многих большевиков-хозяйственников. Сталин не пожелал считаться с их доводами. Однако репрессии и угрозы не привели к ускорению темпов развития промышленности. В 1930 году планировалось увеличить ее продукцию на 31—32 процента — фактический прирост 22 процента. На 1931 год было принято обязательство увеличить промышленное производство на 45 процентов — фактический рост 20 процентов. В 1932, году он снизился до 15 процентов, а в 1933 году — до 5 процентов. Уже в 1932 году был снят лозунг «За 17 миллионов тонн чугуна», значительно сокращены планы развития черной и цветной металлургии и машиностроения.

Тем не менее в январе 1933 года Сталин объявил, что первый пятилетний план выполнен досрочно — за 4 года и 3 месяца, и что уже в 1932 году промышленное производство достигло контрольных цифр, намеченных на 1933 год.

Началась шумная пропагандистская кампания. С ее помощью Сталин хотел замаскировать тяжелое положение, которое сложилось в стране, особенно из-за острого дефицита продовольствия и голода в основных сельскохозяйственных районах.

Конечно, промышленность сделала за годы первой пятилетки заметный шаг вперед. Однако это продвижение было отнюдь не столь значительным и быстрым, как об этом было объявлено на январском Пленуме ЦК ВКП(б). Приведенные Сталиным цифры были основаны на сознательной фальсификации.

Рост валовой продукции промышленности планировался ВСНХ и Госпланом, на пятилетие 1928/29—1932/33 годы в 2,8 раза, при этом по группе «А» — в 3,3 раза. Фактически за пять лет продукция всей, промышленности увеличилась в 2 раза, а производство средств производства — в 2,7 раза, значительно ниже плановых наметок. Производство предметов народного потребления увеличилось на 56 процентов, а не в 2,4 раза, как намечалось.

Однако и этот прирост в ряде случаев был чисто «статистическим», в связи с проводившейся тогда специализацией производства стоимость некоторых полуфабрикатов учитывалась при отчетах дважды: вначале при оценке работы предприятия, выпускающего полуфабрикат, а затем при оценке работы предприятия, дающего готовое изделие.

     178                                                                                      Журнал «Знамя», №2, 1989 г.

 

Анализ выполнения первой пятилетки не только по валовому производству, но и по натуральным показателям убеждает, что общие результаты были гораздо скромнее, чем об этом сообщалось. К концу пятилетки не было выполнено не только большинство контрольных заданий ее оптимального варианта, но и многие наметки отправного. Тем более остались невыполненными те нереальные задания, о которых Сталин говорил на XVI съезде партии.

Сталин объявил, что задание по производству чугуна на последний год пятилетки увеличивается с 10 миллионов тонн до 17 миллионов тонн. Фактически в 1932 году было выплавлено 6,16 миллиона тонн. Даже в 1940 году выплавка чугуна составляла 15 миллионов тонн и превысила 17 миллионов тонн только в 1950 году. Вместо 10,4 миллиона тонн стали в 1932 году было выплавлено 6 миллионов тонн, а проката вместо 8 миллионов тонн произведено 4,4 миллиона тонн.

Производство электроэнергии в последний год пятилетки намечалось довести до 22 миллиардов киловатт-часов. Фактически было получено в 1932 году 13,4 миллиарда киловатт-часов. Производство угля и торфа отставало в 1932 году на 10—15 процентов от контрольных заданий. Лучше обстояло дело с добычей нефти — уже в 1931 году ее добыли 22,4 миллиона тонн, то есть больше, чем было запланировано на 1932—1933 годы. Однако в последующие два года добыча снова упала.

Не были выполнены задания оптимального варианта пятилетки и по производству строительных материалов. Так, например, вместо запланированных на 1932 год 9300 миллионов штук кирпича было произведено 4900 миллионов. Еще хуже обстояло дело с производством минеральных удобрений — вместо 8—8,5 миллиона тонн их выпустили в 1932 году 920 тысяч тонн и в 1933 году 1033 тысячи тонн.

Не были выполнены многие важные задания по машиностроению (в том числе сельскохозяйственному). Производство автомашин планировалось довести в 1932 году до 100 тысяч штук (а по сталинскому плану — до 200 тысяч). Фактически в 1932 году было произведено 23,9 тысячи автомашин, а в 1933 году — 49,7 тысячи. Только лишь в 1936 году было выпущено более 100 тысяч автомашин. Тракторов в 1932 году выпустили 49 тысяч. Что касается объявленных Сталиным 170 тысяч тракторов в год, то эта цифра не была достигнута ни перед войной, ни в первое десятилетие после нее. Не было выполнено и нереальное задание Сталина о производстве 40 тысяч комбайнов.

В легкой и пищевой промышленности во многих случаях вообще не было никакого роста производства. В 1928 году было выпущено 2,68 миллиона метров хлопчатобумажных тканей, а в 1932 году — 2,69 миллиона. План же предусматривал 4,6 миллиона метров. Шерстяных тканей в 1928 году было изготовлено 86,8 миллиона метров, а в 1932 году — 86,7 миллиона. План предусматривал производство 270—300 миллионов метров, но для его выполнения не было сырья, так как поголовье овец значительно уменьшилось. Снизилось за пятилетие производство льняных тканей. На 30 процентов уменьшилось производство сахара, заметно уменьшилось в сравнении с 1928 годом и производство мяса и молока. Не были выполнены к 1932 году контрольные цифры производства обуви, бумаги, грузооборота железных дорог и многие другие.

Переселение миллионов людей, в основном бедняков, из деревни в город улучшало условия их жизни. Улучшалось материальное положение и миллионов горожан, прежде безработных,— теперь для всех нашлось применение. Однако жизненный уровень кадровых рабочих за годы первой пятилетки снизился. Не была выполнена директива XV съезда ВКП(б) о непрерывном росте заработной платы рабочих и служащих в «реальном ее выражении». Реальная заработная плата рабочих Ленинграда уже в 1930 году была по всем отраслям ниже, чем в 1927—1928 годах. Эта тенденция сохранялась и в 1931-1932 годах. Только  в 1940 году реальная заработная плата рабочих достигла уровня 1928 года.

    179                                                                                      Журнал «Знамя», №2, 1989 г.

 

 

ОБОСТРЕНИЕ  ВНУТРЕННЕЙ   И   ВНЕШНЕЙ ОБСТАНОВКИ   В   НАЧАЛЕ  30-х   ГОДОВ

 

1

 

Серьезные просчеты в экономической и социальной политике в 1928— 1932 годах привели к ухудшению материального положения большинства населения страны и к введению строгого нормирования в снабжении и торговле. Это вызвало недовольство значительной части трудящихся. Сталин снова, нашел козла отпущения — теперь это были специалисты из числа старой, сформировавшейся еще до революции русской (и украинской) интеллигенции.

Часть русской интеллигенция активно выступала в годы гражданской войны против большевиков. Немало интеллигентов было выслано из Советской России в первые годы нэпа. Но так же, как для строительства Красной Армии были использованы опыт и знания многих тысяч бывших царских офицеров, так и для строительства советской экономики и науки Ленин считал не только возможным, но необходимым использовать опыт и знания старой «буржуазной» интеллигенции, которая готова была в своей профессиональной области лояльно сотрудничать с новой властью. Так оно и было в первый период нэпа. В хозяйственном аппарате, на промышленных предприятиях, в научных учреждениях и учебных заведениях, в земельных органах, в Госплане СССР и в статистических управлениях работало немало «буржуазных» специалистов, представителей старой интеллигенции и свергнутых Октябрем эксплуататорских классов, а также бывших меньшевиков и эсеров, отказавшихся от оппозиционной политической деятельности. На их настроение не могли не оказывать влияния обострение внутренних противоречий в стране, особенно между Советской властью и крестьянством, некомпетентность при вмешательстве в экономику, порождавшая множество потерь и трудностей. И естественно, что большая часть старой интеллигенции сочувствовала той группировке партийного руководства, которая получила наименование «правого» уклона. Иные специалисты оказались втянуты и в антисоветскую деятельность, в том числе и конспиративного характера. В начале 30-х годов не только в эмиграции, но и внутри СССР возникло несколько контрреволюционных организаций и групп (некоторые, как, например, знаменитая впоследствии организация «Трест», создавало само ГПУ). Но контрреволюционеров среди старой интеллигенции и специалистов было ничтожно мало. Подавляющее большинство работало честно, стараясь советом и делом помочь партийным деятелям» стоявшим во главе различных хозяйственных организаций. Многие были искренне захвачены громадным размахом первых пятилетних планов.

В речах, статьях и заявлениях Сталина этого периода можно найти немало слов, призывающих всемерно заботиться о старой, «буржуазной» интеллигенции. Однако дела Сталина решительно расходились с его словами.

Во-первых, он все настойчивее требовал не только лояльности к Советской власти. Репрессии нередко обрушивались на людей за их некоммунистические или немарксистские взгляды или за дореволюционную деятельность. Во-вторых, стремясь возложить на «буржуазных спецов» ответственность за все просчеты в индустриализации и планировании, Сталин и некоторые из его ближайших помощников начали кампанию компрометации и разгрома значительной части беспартийных специалистов.

Особое место в этой кампании занимали политические судебные процессы в конце 20-х — начале 30-х годов.  

 

2

 

Первым таким процессом, имевшим значительные последствия в обострении внутриполитической обстановки, было так называемое «Шахтинское дело». По этому «делу» к ответственности привлекались главным образом инженеры и тех-

   180                                                                                       Журнал «Знамя», №2, 1989 г.

 

ники Донецкого бассейна, обвиненные в сознательном вредительстве, в организации взрывов на шахтах, в преступных связях с их бывшими владельцами, а также в закупке ненужного импортного оборудования, нарушении законов о труде и техники безопасности, неправильной закладке новых шахт и т. п. Заседания Специального присутствия Верховного Суда СССР по шахтинскому делу состоялись летом 1928 года в Москве под председательством А. Я. Вышинского. Бывший меньшевик, юрист, член коллегии Наркомпроса и ректор Московского Государственного университета, Вышинский должен был обеспечить, по мнению организаторов процесса, видимость объективности судебного разбирательства. Процесс носил явно политический характер. На скамью подсудимых, кроме специалистов и некоторых рабочих Донбасса, попали отдельные руководители украинской промышленности, составлявшие якобы «Харьковский центр» по руководству вредительством, а также представители «Московского центра». Их обвиняли в связях не только с различными эмигрантскими организациями русских предпринимателей, но и с бельгийскими, французскими и польскими капиталистами, которые финансировали вредительские организации и акции в Донбассе.

Большинство подсудимых признали лишь часть предъявленных им обвинений или отвергли их вовсе, а некоторые признали себя виновными по всем статьям обвинения. Суд оправдал четверых из 53 подсудимых, четверых приговорил к условным мерам наказания, девять человек — к заключению на срок от одного до трех лет. Большинство же было осуждено на длительное заключение — от 4 до 10 лет. Одиннадцать человек приговорили к расстрелу; пять из них расстреляли, а шести ЦИК СССР счел возможным смягчить меру наказания.

«Шахтинское дело» обсуждалось на двух Пленумах ЦК ВКП(б) и послужило поводом к продолжительной пропагандистской кампании. Понятие «шахтинцы» стало нарицательным, как бы синонимом «вредительства». Однако, знакомясь с материалами судебного процесса, широко освещавшегося в печати, невольно задаешься вопросом: насколько обоснованными были обвинительное заключение и, следовательно, приговор по «Шахтинскому делу»?

По свидетельству старого чекиста С. О. Газаряна, долгое время работавшего в экономическом отделе НКВД Закавказья (и арестованного в 1937 году), враги нашего государства вместе с другими формами и методами антисоветской борьбы применяли и вредительство. Этот метод имел, однако, незначительное распространение. Вредительства как сознательной политики, проводимой якобы целым слоем «буржуазных» специалистов, никогда не было. Газарян ездил в Донбасс в 1928 году для «обмена опытом» в работе экономических отделов НКВД. В Донбассе в то время из-за преступной бесхозяйственности часто возникали тяжелые аварии, сопровождавшиеся человеческими жертвами (затопления и взрывы на шахтах и др.). И в центре, и на местах советский и хозяйственный аппарат был еще несовершенен, там оказалось немало случайных и недобросовестных людей, так что в некоторых организациях процветали взяточничество и воровство, не говоря уж о пренебрежении интересами трудящихся. За все эти преступления необходимо было, конечно, наказывать. В ходе следствия к обвинениям уголовного характера (воровство, взяточничество, бесхозяйственность и др.) добавлялись обвинения во вредительстве, связях с различного рода «центрами» и заграничными контрреволюционными организациями. Следователи обещали заключенным смягчение их участи за «нужные» показания. Шли они на подлог из «идейных» соображений, чтобы «мобилизовать массы», «поднять в них гнев против империализма», «повысить бдительность». В действительности же эти подлоги преследовали одну цель: отвлечь недовольство широких масс трудящихся от партийного руководства, поощрявшего гонку за максимальными показателями индустриализации.

Сталин не желал тогда разбираться в тонкостях положения и поведения «буржуазной» интеллигенции. Ему было выгодно поддержать версию о ее сознательном вредительстве. Поэтому он поспешил «обобщить» уроки «Шахтинского дела» и призвал членов партий искать «шахтинцев» по всех звеньях советского и хозяйственного аппарата.

   181                                                                                       Журнал «Знамя», №2, 1989 г.

 

Террор против «буржуазных» специалистов резко усилился. Так, например, весной 1930 года на Украине состоялся «открытый» политический процесс по делу СВУ («Союз вызволения Украины»). Руководителем этой мифической организации был объявлен крупнейший ученый, вице-президент Всеукраинской Академии наук (ВУАН) С. А. Ефремов. Кроме него, на скамью подсудимых попали более сорока человек — и ученые, и учителя, и священники, и деятели кооперативного движения, и медицинские работники. Почти, все они обвинялись в «буржуазном национализме», во «вредительстве», в выполнении директив зарубежных украинских националистических организаций, «агентурной работе по заданиям разведок и контрразведок некоторых государств». СВУ обвинялся также в подготовке некоторых террористических актов и даже в заключении тайного союза с Польшей с целью отделения Украины от России.

По свидетельству старого большевика А. В. Снегова, тогда ответственного партийного работника на Украине, националистические настроения среди украинской интеллигенции были весьма сильны. Однако все главные, обвинения СВУ были ложными, да и самого СВУ, как организации, не существовало. Это подтвердили мне и двое подсудимых, которые после 25-летнего заключения в 70-е годы жили на Украине,— профессор-филолог В. Ганцов и инженер Б. Ф. Матушевский. Впрочем, к такому же выводу можно прийти и при ознакомлении с материалами судебного процесса. Реальные доказательства и убедительные улики вины подсудимых в них найти невозможно.

В 1930 году была раскрыта еще одна контрреволюционная организация — так называемая «Трудовая крестьянская партия» (ТКП). Руководителями этой партии объявили выдающегося экономиста Н. Д. Кондратьева, в 1917 году «товарища» министра продовольствия Временного правительства, известного экономиста Л. Н. Юровского, экономиста и писателя А. В. Чаянова, крупнейшего ученого-агронома А. Г. Дояренко и некоторых других. Все они в это время честно работали в различных советских и хозяйственных учреждениях. Как сообщалось, у ТКП было девять основных подпольных групп только в Москве, а всего в ней состояло от 100 до 200 тысяч человек.

Лишь 16 июля 1987 года по протесту Генерального прокурора СССР Верховный Суд СССР отменил все приговоры 1931, 1932 и 1935 годов по делам «кулацко-эсеровской группы Кондратьева — Чаянова» и реабилитировал всех обвиненных. Одновременно сообщалось, что никакой «Трудовой крестьянской партии» не существовало. Сейчас вышли в свет научные труды Чаянова, готовятся к изданию работы Кондратьева, Юровского, Дояренко и других крупнейших экономистов 20-х годов, ставших жертвами произвола и репрессий. Большинство их работ не утратило своей актуальности и сегодня. 100-летие со дня рождения А. В. Чаянова было широко отмечено.

 

3

 

С 25 ноября по 7 декабря 1930 года в Москве состоялся новый, теперь уже «открытый» политический судебный процесс — так называемый процесс «Промпартии». Председателем суда был А. Я. Вышинский, одним из государственных обвинителей — Н. В. Крыленко. Во вредительстве и контрреволюционной деятельности обвинялись Л. К. Рамзин — директор Теплотехнического института и крупнейший специалист в области теплотехники и котлостроения, а также видные специалисты в области техники и планирования В. А. Ларичев, И. А. Калинников, Н. Ф. Чарновский, А. А. Федотов, С. В. Куприянов, В. И. Очкин, К. В. Ситник.

По данным обвинения, эти восемь человек составляли руководящий комитет созданной якобы еще в крице 20-х годов подпольной «Промышленной партии», которая ставила, своей задачей организацию вредительства и диверсий, саботажа и шпионажа, а также помощь в подготовке интервенции западных держав с целью свержения Советской власти. Было объявлено, что общее число членов «Промпартии» вместе с периферийными группами около двух тысяч человек, в основном это представители  высококвалифицированной   технической   интеллигенции.

    182                                                                                      Журнал «Знамя», №2, 1989 г.

 

На суде все обвиняемые признали себя виновными и охотно давали самые невероятные и подробные показания о своей шпионской и вредительской деятельности, о связях с эмигрантской организацией «Торгпром», с иностранными организациями и посольствами и даже с главой французского правительства Пуанкаре. В дни процесса прокатилась волна митингов и собраний, участники которых требовали расстрела обвиняемых. Их и приговорили к расстрелу, но по решению ЦИК СССР приговор был изменен: подсудимые получили длительные сроки тюремного заключения.

В западных странах тоже прошла волна возмущения: общественность выражала протест против судебного процесса в Москве. Специальное заявление опубликовал и Пуанкаре. Показательно, что его полный текст (как и многие другие заявления такого рода) был опубликован в «Правде», оглашен на процессе и приобщен к делу. Это, казалось бы, демонстрировало объективность судопроизводства. В 1930 году доверие к суду было еще мало поколеблено. Поэтому заявление Пуанкаре, известного противника коммунизма, воспринималось скорее как доказательство существования заговора.

Через несколько месяцев после процесса «Промпартии» в Москве состоялся еще один формально открытый судебный политический процесс — по делу так называемого «Союзного бюро» ЦК РСДРП (меньшевиков). Обвинялись четырнадцать человек: В. Г. Громан, член Президиума Госплана СССР; В. В. Шер, член правления Государственного Банка; Н. Н. Суханов, литератор; А. М. Гинзбург, экономист; М. П. Якубович, ответственный работник Наркомторга СССР; В. К. Иков, литератор; И. И. Рубин, профессор политэкономии и другие. Председателем суда на этот раз был Н. М. Шверник, одним из государственных обвинителей — Н. В. Крыленко. Обвиняемых защищали И. Д. Брауде и Н. В. Коммодов. Преобладающая часть обвиняемых в прошлом действительно входила в партию меньшевиков, но именно в прошлом. По данным обвинения, однако, все они в 20-е годы тайно вступили вновь в эту партию, образовав ее подпольный центр в СССР.

Подсудимые обвинялись во вредительстве, особенно при составлении государственных планов: сознательно занижали их, чтобы задержать развитие промышленности и сельского хозяйства. Согласно обвинительному заключению, между «Союзным бюро», «Промпартией» и «ТКП» существовало тайное соглашение об организации интервенции и вооруженных восстаний. Некоторые из пунктов обвинения были прямо направлены против Д. Б. Рязанова, в начале 30-х годов директора Института Маркса — Энгельса — Ленина. Крупный теоретик и историк марксизма, Д. Б. Рязанов был известен своим отрицательным и даже пренебрежительным отношением к Сталину.

Все подсудимые признали себя виновными и дали подробные показания о своей вредительской деятельности. Суд приговорил их к лишению свободы на срок от 5 до 10 лет.

 

4

 

После отмены всех ложных обвинений и несправедливых приговоров по делу «Трудовой крестьянской партии» Прокуратура СССР приступила к подготовке аналогичных решений по делам «Промпартии», «Союзного бюро» и некоторым другим аналогичным, но не столь «громким» фальсифицированным процессам. Вполне возможно, что решения Верховного Суда последуют раньше, чем выйдет журнал. Нужно отметить тем не менее, что при внимательном чтении опубликованных в газетах, а потом и в отдельных сборниках материалов этих процессов в глаза бросаются многие неувязки и явные фальсификации.

В деле «Промпартии» неувязки начинаются с обвинительного заключения. Там сказано, что ее руководство состояло из бывших крупных промышленников или людей, занимавших высокооплачиваемые командные должности в дореволюционной промышленности. Однако, как выяснилось на суде, ни один из восьми обвиняемых не был ни капиталистом, ни даже сыном капиталиста. Все происходили из семей ремесленников, крестьян, служащих, средних помещиков. В част-

   183                                                                                       Журнал «Знамя», №2, 1989 г.

 

ной промышленности работали до революции только трое, причем Ларичев всего три года.

«Одна из исходных причин создания контрреволюционной организации, — говорилось в обвинительном заключении,— это политические убеждения старого инженерства, колебавшегося обычно от кадетских до правых монархических убеждений». Но из восьми подсудимых только один Федотов примыкал раньше к кадетам. Некоторые состояли в прошлом в РСДРП, а остальные вообще мало интересовались политикой.

Много нелепостей и противоречий можно обнаружить и в показаниях обвиняемых. Так, например, Рамзин говорил, что белоэмигрантские организации устроили ему встречу с руководителями французского генерального штаба и те ознакомили его не только с общими решениями Франции о скорой интервенции, но и с оперативными планами французского командования. Рамзину якобы сообщили направления главных ударов французского экспедиционного корпуса и союзников, место высадки десантов, сроки нападения на СССР и т. п. Ясно, однако, что никакой генеральный штаб не стал бы посвящать Рамзина в свои конкретные планы интервенции, даже если бы они существовали.

Кстати, на всех процессах следствие открыто заявляло суду, что не располагает вещественными уликами и документами. О всякого рода директивах, воззваниях и инструкциях, резолюциях и протоколах заседаний руководства подпольных партий говорилось на процессах немало, но ни один документ не был представлен суду и общественности. Следствие объявило, что подсудимые успели перед арестом уничтожить все документы. «Проанализируем дальше тот же вопрос,— говорил в заключительной речи на процессе «Промпартии» Н. Крыленко,— какие улики могут быть? Есть ли, скажем, документы? Я спрашивал об этом. Оказывается там, где они были, там документы уничтожались. Я спрашивал: а может быть, какой-нибудь случайный остался? Было бы тщетно на это надеяться».

В обвинительном заключении утверждалось, что «Промпартия» планировала назначить на пост министра промышленности и торговли в будущем русском правительстве П. П. Рябушинского, крупного русского капиталиста, и что с ним об этом в октябре 1928 года вели переговоры Рамзин и Ларичев. После публикации обвинительного заключения многие иностранные газеты сообщили, что П. П. Рябушинский умер еще до 1928 года и что за границей живут лишь его сыновья.

Неувязка произошла и с известным историком Е. В. Тарле. Он был арестован, и члены «Промпартии» показали, что его намечали министром иностранных дел белогвардейского правительства. Но вскоре Тарле оказался нужен Сталину, и его без большого шума освободили.

Множество нелепостей было и на процессе «Союзного бюро». Самый уязвимый пункт обвинительного заключения по новому делу — связь «Союзного бюро» и «Промпартии». О ней говорилось подробно и в обвинительном заключении, и в показаниях подсудимых. Рамзин был на новом процессе важным свидетелем и много рассказывал о связях «Промпартии», «ТКП» и «Союзного бюро». Но ведь на недавнем еще процессе «Промпартии» «Союзное бюро» ни разу не упоминалось, хотя во время этого процесса «Союзное бюро», представшее перед судом в начале 1931 года, было уже арестовано. Чтобы как-то объяснить недоразумение, объявили, что от членов «Союзного бюро» удалось добиться «чистосердечных признаний» только к декабрю 1930 года, а члены «Промпартии» не были на своем процессе достаточно искренни. Между тем совершенно очевидно, что сама мысль об организации процесса «Союзного бюро» пришла Сталину и его помощникам уже после «успеха» процесса «Промпартии». Соответственно стали готовиться и легенды для нового процесса. В спешке допустили немало неувязок. В то время как члены «Промпартии» признавались, что они в целях вредительства завышали плановые наметки, членов «Союзного бюро» обвиняли, напротив, в составлении заниженных планов. При этом цитировались весьма убедительные по содержанию речи обвиняемых на заседаниях Госплана, в которых они возражали против чрезмерно высоких новых заданий на пятилетку, полученных от Политбюро. Вообще,   читая   материалы  судебных  процессов   1930—1931 годов,

   184                                                                                       Журнал «Знамя», №2, 1989 г.

 

можно подумать, что пятилетние планы составлялись членами «Союзного бюро» и «Промпартии», а не обсуждались в деталях на партийных конференциях и съездах. Точно так же, знакомясь с показаниями обвиняемых о сознательном расстройстве ими снабжения продовольственными и промышленными товарами городов и сел, можно подумать, что во всех хозяйственных наркоматах и в наркомате торговли именно «вредители» были хозяевами положения. А ведь главные вопросы снабжения решались даже не в наркоматах, а на заседаниях Политбюро. Довольно странной была и последующая судьба некоторых подсудимых. Так, например, руководитель «Промпартии» Л. К. Рамзин, «кандидат в диктаторы», «шпион», «организатор диверсий и убийств», был помилован. Ему разрешили и в заключения заниматься научной работой. Всего через пять лет после процесса Рамзин был освобожден и награжден орденом Ленина за заслуги в котлостроении. Позднее он получил Сталинскую премию и умер в 1948 году, занимая ту же должность директора Московского теплотехнического института, какую занимал до процесса «Промпартии».

 

5

 

Сталин не только пытался свалить на «вредительство» буржуазных специалистов все свои ошибки и просчеты в первые годы коллективизации и индустриализации. Он хотел также приписать себе несуществующие заслуги в предотвращении иностранной интервенции и в разгроме подпольных контрреволюционных партий. Иными словами, нажить пусть и фиктивный, но важный для него политический капитал. К тому же, организуя политические судебные процессы, Сталин сознательно нагнетал в стране напряженность, чтобы заставить замолчать своих критиков и лишний раз бросить тень на лидеров оппозиционных групп 20-х годов.

Возникает, однако, вопрос: каким образом удалось заставить обвиняемых публично клеветать на себя и на многих других, придумывать несуществующие организации и несовершенные преступления? Ответ: пытками и другими средствами незаконного давления на арестованных. Но Сталин не смог уничтожить всех свидетелей своих преступлений. Остался жив, несмотря на тяготы 24-летненего заключения, М. П. Якубович, один из главных обвиняемых на процессе «Союзного бюро». После освобождения он остался в Караганде — в инвалидном доме, но до своей кончины в 1980 году приезжал в Москву, несколько раз беседовал со мной, подробно рассказывал о методах подготовки судебных процессов начала 30-х годов. М. П. Якубович не ограничился лишь устными свидетельствами. В мае 1967 года он направил в Прокуратуру СССР письмо, копии которого передал некоторым из своих друзей. Вот несколько отрывков из этого письма.

«...Следователи ОГПУ и не стремились ни в какой мере вскрыть действительные политические связи и действительную политическую позицию кого-либо из обвиняемых. У них была готовая схема «вредительской» организации, которая могла быть сконструирована только при участии крупных и влиятельных работников государственного аппарата, а настоящие подпольные меньшевики такого положения не занимали и поэтому для такой схемы не годились...

Началось «извлечение признаний». Некоторые, подобно Громану и Петунину, поддались на обещание будущих благ. Других, пытавшихся сопротивляться, «вразумляли» физическими методами воздействия — избивали (били по лицу и голове, по половым органам, валили на пол и топтали ногами, лежавших на полу душили за горло, пока лицо не наливалось кровью, и т. п.), держали без сна на «конвейере», сажали в карцер (полураздетыми и босиком на мороз или в нестерпимо жаркий и душный без окон) и т. д. Для некоторых было достаточно одной угрозы подобного воздействия с соответствующей демонстрацией. Для других оно применялось в разной степени — строго индивидуально, — в зависимости от сопротивления каждого. Больше всех упорствовали в сопротивлении А. М. Гинзбург и я. Мы ничего не знали друг о друге и сидели в разных тюрьмах: я — в Северной башне Бутырской тюрьму, Гинзбург — во внутренней тюрьме ОГПУ. Но мы пришли к одинаковому выводу: мы не в силах выдержать применяемого

185                                                                                                                                                        Журнал «Знамя», №2, 1989 г.

 

воздействия и нам лучше умереть. Мы вскрыли себе вены. Но нам не удалось умереть. После покушения на самоубийство меня уже больше не били, но зато в течение долгого времени не давали спать. Я дошел до такого состояния мозгового переутомления, что мне стало все на свете все равно: какой угодно позор какая угодно клевета на себя и на других, лишь бы заснуть. В таком психическом состоянии я дал согласие на любые показания. Меня еще удерживала мысль, что я один впал в такое малодушие, и мне было стыдно за свою слабость. Но мне дали очную ставку с моим старым товарищем В. В. Шером, которого я знал как человека, пришедшего в рабочее революционное движение задолго до победы революции из богатой буржуазной среды, т. е. как человека, безусловно, идейного. Когда я услышал из уст Шера, что он признал себя участником вредительской меньшевистской организации — «Союзного бюро» — и назвал меня как одного из его членов, я тут же, на очной ставке, окончательно сдался. Дальше я уже нисколько не сопротивлялся и писал любые показания, какие мне подсказывали следователи Д. З. Апресян, А. А. Наседкин, Д. М. Дмитриев.

...За несколько дней до начала процесса состоялось первое «организационно заседанием. «Союзного бюро» в кабинете старшего следователя Д. М. Дмитриева и под его председательством. В этом заседании, кроме 14 обвиняемых, приняли участие Апресян, Наседкин и Радищев. На заседании обвиняемые познакомились друг с другом, и согласовывалось — репетировалось — их поведение на суде. На первом заседании эта работа не была закончена, и оно было повторено.

Я был в смятении. Как вести себя на суде? Отрицать данные на следствий показания? Попытаться сорвать процесс? Устроить мировой скандал? Кому он пойдет на пользу? Разве это не будет ударом в спину Советской власти? Коммунистической партии? Я не вступил в нее, уйдя от меньшевиков в 1920 году, но ведь я политически и морально был с нею и остаюсь с нею. Какие бы преступления ни совершал аппарат ОГПУ, я не должен изменять партии и государству. Не скрою, я думал и о другом. Если я откажусь от ранее данных показаний на процессе, что со мной сделают палачи-следователи? Страшно об этом и подумать. Если бы только смерть. Я хочу смерти. Я искал ее и пытался умереть. Но ведь они умереть не дадут, они будут медленно пытать, пытать бесконечно долго. Не будут давать спать до тех пор, пока не наступит смерть. А когда она наступит от бессонницы? Раньше, вероятно, придет безумие. Как на это решиться? Во имя чего? Если бы я был врагом Коммунистической партии и Советского государства, я нашел, может быть, нравственную опору своему мужеству в ненависти к ним. Но ведь я не враг. Что же может побудить меня на такое отчаянное поведение на суде?..

Когда после приговора нас выводили из зала, я столкнулся в дверях с А. Ю. Финн-Енотаевским. Он был старше по возрасту всех подсудимых и старше меня на 20 лет. Он мне сказал: «Я не доживу до того времени, когда можно будет сказать правду о нашем процессе. Вы моложе всех — у вас больше, чем у всех остальных, шансов дожить до этого времени. Завещаю вам рассказать правду».

Исполняя это завещание моего старшего товарища, я пишу эти объяснения и давал устные показания в Прокуратуре СССР.

Михаил  Якубович.

                                                                                      5 мая 1967 года»

 

6

 

Политические процессы конца 20-х — начала 30-х годов послужили поводом для массовых репрессий против старой «буржуазной» интеллигенции, представители которой работали в различных наркоматах, учебных заведениях, в Академии наук, в музеях, кооперативных организациях, а также в армии. Среди них было немало бывших; членов кадетской партии, даже умеренных монархистов, участников националистических движений, а также и бывших меньшевиков, эсеров, народных социалистов. Только очень немногие из них в 20-е годы примкнули к большевикам. Большинство же вообще не занималось политикой. Важно

     186                                                                                     Журнал «Знамя», №2, 1989 г.

 

другое, главное:  в целом все старые специалисты относились вполне лояльно к Советской власти и приносили ей немалую пользу своими знаниями и опытом.

Основной удар карательные органы наносили в 1929—1932 годах по технической интеллигенции — «спецам». Газеты писали, что вредительство под руководством «спецов» проникло повсюду, что на судебных процессах была раскрыта только «головка» вредительских организаций, а не широкие слои их участников. Утверждалось даже, что «старое инженерство нужно безусловно считать настроенным контрреволюционно на 90—95 процентов».

Вспоминая об этом времени, инженер-химик Д. Витковский писал в своей автобиографической повести «Полжизни»:

«В январе 1931 года волна арестов бросила меня в тюрьму. Тюрьмы были забиты до отказа. Меня поместили в камеру, очевидно, наспех приспособленную из небольшого подвального помещения, выходившего единственной маленькой отдушиной на Малую Лубянку... Объяснения начались быстро и энергично, как в детективном романе. Оказывается, я был деятелем разветвленного антисоветского заговора... изобретал яды для уничтожения членов правительства... в заговоре участвовали военные... за ними по пятам скользили невидимые шпики... теперь все уже выяснено и не хватает только нашего признания.

Увы! Я ничем не мог помочь следствию и только утверждал, что никакого заговора не знаю и с заговорщиками не общался... Допросы велись только по ночам. Многие всю ночь. На измор. Но — сидя.

Через месяц меня, как отработанного, перевели в Бутырку... Часть заключенных спала прямо на цементном полу; некоторые без всяких подстилок. В камере при мне было от 60 до 80 человек; среди них несколько профессоров, преимущественно технических специальностей, не меньше пятидесяти инженеров и немного военных, писателей, артистов. Недаром тюрьмы в то время назывались остряками «домами отдыха инженеров и техников».

Среди арестованных в 1929—1931 годах «буржуазных» специалистов оказались такие выдающиеся ученые и инженеры, как Н. И. Ладыженский, главный инженер Ижевского оружейного завода; А. Ф. Величко, крупнейший специалист по железнодорожному строительству и перевозкам, в прошлом генерал царской армии; один из крупнейших специалистов по селекции картофеля, А. Г. Лорх. Был арестован и выслан крупнейший русский физик академик П. П. Лазарев. По клеветническому обвинению в создании монархической контрреволюционной организации арестовали большое количество честных и заслуженных военных командиров и специалистов. Среди них и такие видные деятели военной науки, как Н. Е. Какурин и уже упоминавшийся А. Е. Снесарев, бывший начальник Академии Генерального штаба, которому ЦИК СССР только что присвоил звание Героя Труда.

...На территории одного из заводов в Москве в деревянном одноэтажном ангаре, переоборудованном под жилье, помещались двадцать арестованных, в основном пожилые инженеры — Д. П. Григорович и Н. Н. Поликарпов — авиаконструкторы, конструктор по вооружению самолета А. В. Надашкевич, инженер по статиспытаниям П. М, Крейсон, аэродинамик Б, Ф. Гончаров, организатор производства И. М. Косткин. Они имели право выходить только на территорию завода, работники которого между собой называли их «инженеры-вредители».

Волна арестов не миновала и ученых-гуманитариев. В тюрьму попали академики С. Ф. Платонов, Е В Тарле, Н. П. Лихачев, С. В. Бахрушин, С. И. Тхоржевский, В. В. Виноградов, один из основателей сортоиспытательной системы в СССР селекционер В. В. Таланов, крупный специалист истории естествознания профессор Б. Е. Райков. Аресту или высылке подверглись философ А. А. Мейер, историк В. В. Бахтин, историк И. М. Грёвс, литературовед М. М. Бахтин и десятки других известных в то время ученых.

Судьба этих людей в дальнейшем сложилась по-разному. Многие из них были через несколько лет освобождены и сделали блестящую научную карьеру, к примеру, Е. В. Тарле, А. Г. Лорх, В. В. Виноградов, В. В. Таланов. В 40—50-е годы они возглавляли важнейшие научные учреждения, пользовались почетом, получали ордена и звания. Иные же — Н. Е. Какурин, А. Е. Снесарев,

       187                                                                                   Журнал «Знамя», №2, 1989 г.

 

П. П. Лазарев, С. Ф. Платонов — умерли в заключении и реабилитированы лишь посмертно. Краткие справки о них можно найти в современных энциклопедиях, часть их трудов переиздана. А многие ученые, арестованные в 1929—1931 годах, не реабилитированы до сих пор, причем о некоторых просто забыли.

 

7

 

Ликвидация кулачества как класса и проведение сплошной коллективизации положили в деревне и фактически, и формально конец провозглашенной Лениным в 1921 году новой экономической политике. Преждевременная и насильственная «революция сверху», как определил ее сам Сталин, отразилась, естественно, и на положении в городах. Введение нормированного снабжения, нарушение финансового равновесия в народном хозяйстве и падение курса рубля до крайности осложнили проведение нэпа в промышленных центрах, хотя ни с экономической, ни с политической точек зрения возможности нэпа не были исчерпаны ни в деревне, ни в городе.

Впрочем, в начале 30-х годов Сталин уже не думал о проведении нэпа в городе. Остро не хватало средств для завершения многих крупнейших индустриальных проектов. Среди других важным источником финансирования индустриализации стало дополнительное налоговое обложение всех частных предприятий в городах. Налог и раньше был большим — до 50—60 процентов прибылей частника. Теперь же дополнительное обложение вынуждало частных предпринимателей и торговцев ликвидировать свои предприятия. Правда, Сталин не призывал арестовывать и выселять бывших нэпманов и членов их семей. Однако было принято негласное решение о частичной конфискации их имущества. Особенно примечательна в этом отношении так называемая «золотая кампания», проводившаяся по всей стране. Дело в том, что при ликвидации своего «бизнеса» большинство нэпманов, не доверяя бумажным денежным знакам, старалось обратить их в золото и драгоценности. Это тогда не было нарушением Гражданского кодекса РСФСР. Финансовые органы, не слишком заботясь о соблюдении законности, потребовали от недавних частных предпринимателей сдать государству по произвольно установленной цене все имеющиеся у них золотые монеты и золото. Тех, кто медлил, органы ОГПУ арестовывали и держали в тюрьме до тех пор, пока родственники заключенных не сдавали ценности. Вообще, оказавшись в трудном положении и стремясь увеличить поступление в казну золота и валюты, Сталин не стеснялся в средствах. Он настоял, например, на продаже за границу многих знаменитых полотен, выставленных или хранившихся в Эрмитаже, в Музее имени Пушкина в Москве и некоторых других музеях. Богатым коллекционерам, главным образом в США, были проданы картины Тициана, Рафаэля, Рубенса, Веласкеса, Рембрандта, Ватто, а также часть мебели и предметов убранства царских дворцов.                              

Надо отметить, что ликвидация нэпа, проведенная Сталиным без должного экономического обоснования, в свою очередь, не ускорила, а замедлила общее хозяйственное развитие страны. Справедливо выступая против притязаний «левой» оппозиции, ЦК ВКП(б) многократно утверждал, что политика нэпа введена в СССР «всерьез и надолго», что до тех пор, пока государственная промышленность, государственная торговля и кооперация не смогут удовлетворить на 100 процентов потребности народного хозяйства, остается место не только для единоличника или ремесленника, но и для частного капиталиста (на определенных условиях и под бдительным государственным контролем). Однако в 1932—1937 годах ни государственная промышленность, ни государственная торговля, ни кооперация не удовлетворяли на 100 процентов потребности народного хозяйства.

 

8

 

Ужесточение режима в стране, массовые репрессии против зажиточных крестьян, нэпманов, «буржуазной» интеллигенции сопровождались ужесточением режима и внутри партии. Так, например, вскоре после процесса «Союзного бюро»

188                                                                      Журнал «Знамя», №2, 1989 г.                                       

 

был исключен из партии, а затем арестован Д. Б. Рязанов, организатор и первый директор Института Маркса — Энгельса — Ленина. Еще до революции он по поручению Германской социал-демократической партии начал издание Собрания сочинений К. Маркса и Ф. Энгельса. Работу эту продолжил в Москве. В 20-е годы в партии не было лучшего знатока истории марксизма. К Сталину он относился с иронией и даже сарказмом и не скрывал этого. Не случайно поэтому фамилия Рязанова прозвучала в фальсифицированных показаниях на процессе «Союзного бюро».

В 1931 — 1933 годах были вновь применены репрессии против бывших сторонников Троцкого, которые не заявили к тому времени публично о своем полном разрыве с троцкизмом. Вместе с другими арестовали и виднейшего в прошлом деятеля большевистской партии И. Н. Смирнова, одного из руководителей вооруженного восстания в Москве в 1905 году, председателя Сибирского ревкома в 1919 году, народного комиссара почты и телеграфа (Наркомпочтель) в 20-е годы.

Развернулась и довольно широкая репрессивная кампания против «национал-уклонистов». Было бы, конечно, неправильно отрицать наличие националистических настроений и среди самих коммунистов, работавших на Украине, в Закавказье, в Средней Азии. Однако еще Ленин призывал относиться к таким настроениям с большой осторожностью и изживать их постепенно, политическими средствами, а не репрессиями. В первое десятилетие после образования СССР союзные республики обладали значительной автономией при решении своих внутренних проблем. Под предлогом борьбы с национализмом Сталин начал систематически ограничивать права союзных республик. Это вызывало протест многих местных коммунистов, и их зачисляли в «национал-уклонисты», причем Сталин раздувал отдельные ошибки неугодных ему партийных руководителей, придавая им несоразмерно большое значение. Именно такой грубой и необоснованной критике подвергся в начале 30-х годов один из руководителей Украинской ССР, член ЦК ВКП(б) и член ИККИ Н. Скрыпник.

Об откровенном обсуждении проблем национального строительства на Украине и речи не было. Сталин и избранный в 1930 году секретарем ЦК ВКП(б) П. П. Постышев обвинили Скрыпника в «объективной» поддержке «классовых врагов» на фронте культуры и других смертных грехах. Клеветническая кампания закончилась трагически. Многие ценные работники и деятели украинской национальной культуры были скомпрометированы и сняты со своих постов, немало их арестовали. Н. Скрыпник в июле 1933 года покончил жизнь самоубийством.

В Армении в начале 30-х годов был смещен за «национализм» нарком просвещения Н. Степанян, весьма популярный в республике. Уже тогда несправедливым гонениям подверглись выдающийся поэт Е. Чаренц и писатель А. Бакунц. За «национализм» были арестованы в начале 30-х годов многие работники советского и партийного аппарата в Узбекистане.

Суровые репрессии обрушились и на членов небольших оппозиционных групп в самой партии. Недовольство крайне тяжелым материальным положением народных масс и социальными конфликтами проникало и в ее ряды. Одним из выразителей этого недовольства стал В. В. Ломинадзе, в начале 1930 года первый секретарь Закавказского крайкома партии. Он выступал против пренебрежительного отношения к нуждам рабочих и крестьян, против очковтирательства и того, что он называл «феодально-барским перерождением» отдельных партийных работников Закавказья.

Видный партийный работник, кандидат в члены Политбюро ЦК ВКП(б) и Председатель Совнаркома РСФСР С.И. Сырцов вместе со своими единомышленниками протестовал против чрезмерного расширения капитального строительства и обращал внимание на тяжелое положение в сельском хозяйстве, особенно в животноводстве. Сырцов считал, что о победе социализма в деревне и близком завершении строительства фундамента социалистического общества говорить еще рано.

В 1930 году, когда Ломинадзе приехал в Москву, его пригласил Сырцов, и они несколько часов беседовали с глазу на глаз о партийных и государственных

189                                                                                          Журнал «Знамя», №2, 1989 г.

 

делах. Сталин уже тогда широко пользовался услугами осведомителей и старался держать их в окружении всех крупных государственных деятелей. Он узнал о беседе Сырцова и Ломинадзе и был крайне разгневан, так как способствовал выдвижению обоих и оказывал им покровительство. Срочно было созвано объединенное заседание Политбюро и Президиума ЦКК, на котором Сталин обвинил Сырцова и Ломинадзе в создании некоего «право-левого блока». Их вывели из состава ЦК и сняли с постов. В печати началась грубая проработка этого никогда не существовавшего «блока» и его предполагаемых участников.

В начале 1930-х годов внутри партии возникла антисталинская оппозиционная группа М. Н. Рютина. Он работал в аппарате ЦК ВКП(б), несколько лет возглавлял Краснопресненский райком партии Москвы. Недовольные неудачами коллективизации и индустриализации, а также ужесточением режима в партии М. Н. Рютин и его друг П. А. Галкин создали подпольную группу. Эта группа, куда входило около 15 человек, разработала пространный документ — так называемую «платформу Рютина». Ознакомили с нею лишь небольшой круг людей — для сколько-нибудь широкого распространения документов такого рода не было условий. О существовании группы Рютина знали некоторые из друзей и учеников Бухарина — Н. А. Угланов, П. Г. Петровский, А. Н. Слепков, Д. П. Марецкий, а также известный философ Я. Э. Стэн. С фрагментами «платформы Рютина» были ознакомлены Зиновьев и Каменев. Рютин и его группа требовали решительно изменить экономический курс партии и ослабить нажим на деревню, а также прекратить репрессии внутри партии, больше демократизировать ее. Однако главным Рютин считал отстранение Сталина от руководства партией. Едва ли не четвертая часть текста «платформы» была посвящена критике Сталина.

Член партии с 1914 года, Рютин хорошо знал ее руководителей. По свидетельству его друзей, Рютин всегда был очень плохого мнения о Сталине и критиковал Политбюро за рекомендацию избрать его генсеком. В своих рукописных воспоминаниях жена видного деятеля Коминтерна — Р. Г. Алиханова, знакомая с Рютиным, отмечает, что своим ближайшим единомышленникам он не раз говорил об убийстве Сталина не только как о возможном, но как о единственном способе избавиться от него. Однако никакой подготовки к убийству или попытки осуществить его не было.

Когда Сталин через своих осведомителей или ГПУ узнал о существовании группы Рютина—Галкина, он потребовал немедленной и суровой расправы. Обвиняя Рютина в создании «кулацкой и контрреволюционной» организации и в попытке «реставрировать капитализм», Сталин настаивал не только на аресте всех участников группы, но на расстреле ее руководителей. Большинство Политбюро, однако, не поддержало Сталина. Тогда еще существовало неписаное правило: не применять суровых наказаний к недавним активистам партии. Было решено выслать почти всех «рютинцев» в отдаленные районы страны, предварительно исключив их из партии. Рютина арестовали и исключили из партии первым.

 

9

 

В № 6 журнала «Пролетарская революция» за 1931 год было опубликовано письмо Сталина «О некоторых вопросах истории большевизма», крайне грубое по форме и далеко не бесспорное по содержанию. Это письмо вызвало первую волну репрессий против историков-марксистов. Многих из них сняли с работы, некоторых исключили из партии. Именно с той поры все открытые дискуссии по историко-партийным вопросам в печати были фактически прекращены — Сталин стал единственным и монопольным толкователем истории партии.

Жестокая борьба велась и на «философском фронте», в основном между так называемыми «механистами», в первую очередь И. И. Скворцовым-Степановым, А. Тимирязевым, А. Варьяшом, и «диалектиками» — А. Дебориным, Я. Стэном, И. Каревым и другими. Постепенно в дискуссию втягивалась и группа молодых философов, преимущественно студентов Комакадемии и Института философии.

190                                                                                          Журнал «Знамя», №2, 1989 г.

 

Возглавляли эту группу «молодых», составлявших большинство бюро партийной ячейки Института философии, М. Митин, П. Юдин, В. Ральцевич, к ним примыкали Ф. В. Константинов, М. Иовчук и другие. 9 декабря 1930 года Сталин встретился с членами бюро партийной ячейки Института философии (он входил в Институт красной профессуры). Нет ни подробной записи, ни даже краткого изложения этой беседы. Известно, однако, что именно тогда Сталин обозначил взгляды А. Деборина и его группы нелепым термином «меньшевиствующий идеализм». Понимать под этим надо было «враг марксизма-ленинизма». Впрочем, Сталин осудил и «механистов», призвав таким образом «молодых» философов к борьбе «на два фронта». Этим они и стали усердно заниматься, заглушая любые живые и свежие ростки философской мысли. На два с лишним десятилетия в философской литературе утверждаются демагогия и схематизм, упрощенчество и самый вульгарный механицизм, некомпетентность и высокомерное презрение ко всему новому и творческому.

Какая только борьба не велась в начале 30-х годов в науке! В экономике — против «контрреволюционной рубинщины». В методике биологии — против «райковщины». В литературоведении — против «воронщины» и «переверзевщины». В педагогике — против «теории отмирания школы». И во всех этих «битвах» на разных идеологических фронтах незначительные или естественные во всякой науке неточности или ошибки, а то и правильные положения возводились в ранг «извращений марксизма-ленинизма». А это означало если не арест, то исключение из партии и изгнание с работы. В малейших неточностях формулировок пытались найти «вражеские влияния», под видом революционной бдительности культивировались сектантская ограниченность, нетерпимость и грубость. Именно в 1930—1933 годах началась стремительная карьера Т. Д. Лысенко и некоторых других менее известных авантюристов от науки.

Велась идеологическая борьба также в литературе и искусстве. Сталин назвал пьесу М. Булгакова «Бег» антисоветским явлением, попыткой «оправдать или полуоправдать белогвардейское дело», а Московский камерный театр, основанный выдающимся режиссером А. Я. Таировым,— действительно буржуазным Камерным театром. Обстановка в литературе продолжала накаляться и в 1931 — 1932 годах, вплоть до неожиданного для многих решения ЦК ВКП(б) о роспуске РАППа и создании единого Союза советских писателей. Но это была лишь вспышка либерализма и надежд — их духом был пронизан, пожалуй, и Первый съезд советских писателей.

 

10

 

Ужесточение политики в Советском государстве и ВКП(б) с неизбежностью вело к ужесточению политики в Коминтерне и к усилению борьбы с «правым» и «левым» уклоном в отдельных коммунистических партиях. При этом нередко копировались формы и лозунги борьбы, применявшиеся ВКП(б), хотя они мало соответствовали положению в зарубежных коммунистических партиях, а также политической ситуации в тех странах, где эти коммунистические партии действовали. Зарубежные коммунистические партии должны были автоматически одобрять все, что происходило в СССР и в ВКП(б). В жесткой структуре Коминтерна они были лишены политической самостоятельности и превращены в полуавтономные секции некоей мировой коммунистической организации.

В начале 30-х годов были проведены первые аресты среди западных коммунистов, работавших в СССР. Тяжелый удар обрушился на небольшие коммунистические партии Западной Украины и Западной Белоруссии — их руководителей клеветнически обвинили в предательстве и арестовали.

Экономический и финансовый кризис 1929—1933 годов, глубоко потрясший капиталистическую систему, вызвал глубокие политические и социальные перемены. Они были различны в США и Западной Европе. В США кризис привел к победе Ф. Рузвельта и его «нового курса». В странах же Западной Европы резкое ухудшение материального положения трудящихся и мелкой буржуазии привело к некоторому усилению левых революционных партий и групп. Однако

    191                                                                                      Журнал «Знамя», №2, 1989 г.

 

еще более усилились правые националистические массовые движения — их уже тогда у нас стали объединять понятием «фашизм».

Среди факторов, которые помогли победе фашизма в Германии, немалую роль играли и те, что были связаны с политикой СССР. Так, например, гитлеровцы умело использовали разочарование трудящихся и мелкой буржуазии Западной Европы в социалистической России, которая переживала не только экономические трудности, но и конвульсии массовых репрессий. Совершенно очевидно, что волна насилия в деревне в конце 20-х — начале 30-х годов, ликвидация нэпа и «нэпманов», массовая конфискация мелких предприятий, «золотая кампания», террор против интеллигенции и другие «перегибы» помогали западной пропаганде в ее стремлении ослабить революционное движение. Почему невиданный кризис капитализма 1929—1933 годов лишь очень незначительно усилил на Западе коммунистическое движение, не вызвал революционных ситуаций? Почему значительные массы мелкой буржуазии, крестьянства, даже рабочего класса, повернули в годы кризиса не влево, а вправо, став в ряде стран массовой опорой фашистского движения? Вряд ли можно сомневаться, что этому в немалой степени способствовали вйсти, которые шли тогда из Советского Союза.

Однако более всего способствовала становлению фашизма раскольническая политика Сталина в международном рабочем движении.

Уже в 20-е годы было неправильным называть социал-демократов «социал-фашистами», «умеренным крылом фашизма», «главной социальной опорой фашизма» и т. п., хотя определения подобного рода можно увидеть даже в Программе Коминтерна, принятой на его VI Конгрессе в 1928 году. В 1929—1931 годах политический экстремизм Сталина становился особенно опасным. Наступление фашизма в западных странах делало необходимым поворот в политике коммунистических партий. Главной политической задачей становилась борьба за единый фронт рабочего класса и общенародного антифашистского движения, а не борьба против социал-демократии. Иными словами, требовалось проводить политику сближения и единства действий с социал-демократическими партиями, которые в рабочем движении западных стран были преобладающей силой. Но Сталин продолжал настаивать в первую очередь на борьбе против социал-демократии. С особым рвением он нападал в начале 30-х годов на левых социал-демократов, имевших значительное влияние в рядах рабочего класса. Сталин называл левых социал-демократов наиболее опасным и вредным течением в социал-демократии, так как они, по его мнению, прикрывали свой оппортунизм «показной революционностью» и этим отвлекали трудящихся от коммунистов. Сталин слишком быстро забыл, что именно левые течения в социал-демократии и послужили основой для создания коммунистических партий. Если Ленин называл Розу Люксембург «великой коммунисткой», «представителем пролетариата и нефальсифицированного марксизма», то Сталин развернул в начале 30-х годов борьбу против «люксембургианства».

Наиболее значительный ущерб его позиция причинила Германии, где угроза фашизма была особенно значительной. На выборах в рейхстаг в 1930 году нацистская партия собрала 6400 тысяч голосов, что означало рост в 8 раз по сравнению с 1928 годом. Но за социал-демократов проголосовало более 8,5 миллиона избирателей, а за коммунистов — 4,5 миллиона. В 1932 году на выборах в рейхстаг гитлеровская партия получила уже 13750 тысяч голосов. Компартия — 5,3 миллиона голосов, а социал-демократы — около 8 миллионов. Если бы коммунисты и социал-демократы создали единый фронт, то они, несомненно, сумели бы и в 1930 и даже в 1932 годах остановить продвижение Гитлера к власти. Но единого фронта не существовало, напротив, руководящие группы обеих рабочих партий вели ожесточенную борьбу между собой. Даже после победы фашизма в Германии сектантские настроения в руководстве Коминтерна были настолько сильны, что, когда в октябре 1934 года Морис Торез обратился к партии радикалов с предложением создать Народный фронт, руководство Коминтерна сочло это оппортунизмом и попросило Тореза отказаться от своего предложения. Французская компартия, однако, отклонила просьбу, и это было одной из причин, не давших фашизму победить во Франции.

192                                                                                          Журнал «Знамя», №2, 1989 г.

 

 

11

 

Некоторые историки считают, что культ Сталина возник в 1926—1927 годы. Во многих выступлениях лидеров «левой» оппозиции уже тогда звучал протест против нарождающегося в партии культа Сталина. Но то было лишь начало его возвышения. Внешне он держался с подчеркнутой демократичностью, как бы противопоставляя себя «аристократу» Троцкому. Сталин был относительно доступен, грубоват и прост. Свободно ходил по зданию ЦК и Кремлю, гулял вокруг него почти без охраны. Иногда запросто заходил в Институт красной профессуры побеседовать со студентами. Если в начале 20-х годов в большинстве официальных учреждений можно было увидеть портреты Ленина и Троцкого (конечно, после 1924 года портрет Троцкого почти везде убрали), то портретов Сталина еще нигде не было — их начали повсюду вывешивать только в 1930 году, после того как в декабре 1929 года с небывалой для того времени помпезностью было отмечено его 50-летие. Сталина в приветствиях называли не только «замечательным», «выдающимся», но уже в ряде случаев и «великим», «гениальным». В сборнике статей и воспоминаний о Сталине, выпущенном в 1929 году, содержалось немало преувеличений и искажений. Настойчиво повторялась мысль, что «... при жизни Ленина т. Сталин, будучи одним из его учеников, был, однако, единственным, самым надежным его помощником, который в отличие от других, на всех важнейших этапах революции, на всех крутых поворотах, проделанных партией под руководством Владимира Ильича, без колебаний шел рука об руку с ним».

Иные из авторов этого сборника стремились доказать, что, хотя Сталина знают в партии скорее как практика, в действительности он и крупнейший теоретик марксизма-ленинизма. К. Е. Ворошилов приписал Сталину в своей статье «Сталин и Красная Армия» такие заслуги в гражданской войне, которых и в помине не было.

Уже в 1931 году в предисловии к 6-томному Собранию сочинений В. И. Ленина редактор этого издания В. В. Адоратский писал, что работы Ленина надо изучать через труды Сталина. В новые издания своих книг по истории ВКП(б) Ем. Ярославский и А. Бубнов вписывали страницы о «заслугах» Сталина.

Можно предположить, что во всех этих восхвалениях, значительно усилившихся после январского Пленума ЦК 1933 года, было и немало искреннего. Но еще больше было заботливо поощряемого подхалимского усердия. То, что первыми стали прибегать к неумеренным восхвалениям Сталина члены Политбюро, особенно Молотов и Каганович, сразу придало этим восхвалениям характер официального политического курса, которого должны были придерживаться и те, кто никогда не считал Сталина непогрешимым.

К общему хору восхвалений Сталина присоединились и бывшие лидеры оппозиции, причем их голоса звучали нередко громче других. То и дело в газетах печатались статьи Пятакова, Зиновьева, Каменева, которые в очередной раз признавали свои ошибки и правоту «великого вождя трудящихся всего мира — товарища Сталина». В первом номере «Правды» за 1934 год была помещена огромная статья К. Радека, где он прямо-таки захлебывался от восторга, говоря о Сталине. Через несколько дней эту статью издали отдельной брошюрой тиражом 225 тысяч экземпляров.

Культ Сталина служил не только его неумеренному тщеславию, но и столь же неумеренному властолюбию, ставил в особое положение, поднимал над партией на недосягаемую высоту и полностью изолировал от какой-либо критики. Это проявилось уже на XVII съезде ВКП(б), где почти каждый из выступавших говорил о «величии» и «гениальности» Сталина. Можно было подумать, что съезд собрался лишь для того, чтобы его чествовать.

Естественно, что через Коминтерн культ Сталина стал сразу же насаждаться и во всех зарубежных компартиях, а это не могло не повлиять на стиль и методы их работы. Пример ВКП(б) поощрял к созданию культа собственных вождей, к извращению демократических принципов внутрипартийной жизни.

193                                                                                          Журнал «Знамя», №2, 1989 г.

 

В восхваление Сталина начала постепенно втягиваться и недавняя «правая» оппозиция. Окончательно капитулировал Бухарин перед Сталиным на XVII съезде партии.

Решительную борьбу против Сталина и его культа продолжал Троцкий, голос которого, однако, все меньше доходил даже до его сторонников. Критические замечания Троцкого были в большинстве случаев справедливы. Он предлагал приостановить «сплошную» коллективизацию, заменив ее осторожным кооперированием на основе строгой добровольности и в соответствии с реальными ресурсами страны. Приостановить административное раскулачивание и вернуться к политике ограничения кулачества. Сократить нереальные планы сверхиндустриализации.

В то же время Троцкий принял на веру фальсифицированные процессы против «вредителей» из числа «буржуазной» интеллигенции и даже выступил против слишком «мягких» приговоров лидерам «Промпартии». Поверил он и в существование «Трудовой крестьянской партии». Когда в 1931 году в Москве был организован еще один фальсифицированный судебный процесс «Союзного бюро», то Троцкий и на этот раз поверил не убедительным доводам зарубежного центра меньшевиков, а бездоказательным доводам прокурора СССР Н. В. Крыленко. Троцкий поверил в вину Д. Б. Рязанова, который якобы хранил подпольные архивы «Союзного бюро» и, хотя ни один листок этих «подпольных архивов» не был представлен на суде, писал, что вина подсудимых «неопровержимо установлена».                                                                                                        

На капитуляцию перед Сталиным одного за другим прежних своих сторонников Троцкий реагировал весьма своеобразно. Он писал: «Чередование политических поколений есть очень большой и очень сложный вопрос, встающий по-своему, по-особому перед каждым классом, перед каждой партией, но встающий перед всеми. Ленин не раз издевался над так называемыми «старыми большевиками» и даже говаривал, что революционеров в 50 лет следовало бы отправлять к праотцам. В этой невеселой шутке была серьезная политическая мысль. Каждое революционное поколение становится на известном рубеже препятствием к дальнейшему развитию той идеи, которую оно вынесло на своих плечах. Политика вообще быстро изнашивает людей, а революция тем более. Исключения редки, но они есть: без них не было бы идейной преемственности. Теоретическое воспитание молодого поколения есть сейчас задача задач. Только этот смысл и имеет борьба с эпигонами, которые, несмотря на видимое могущество, идейно уже вышли в тираж».             

Троцкий не был «старым большевиком» и, вероятнее всего, исказил ленинские высказывания. Впрочем, писал он уже в изгнании, и для него это были только слова, он уже не имел возможности отправлять людей «к праотцам». Но Сталин, который читал статьи и книги Троцкого, иногда к нему прислушивался. Зная, что в 1936—1939 годах Сталин отправил «к праотцам» всю основную часть ленинской партийной гвардии, то есть все то поколение «старых большевиков», которое приближалось по возрасту к 50 годам, можно было бы подумать, что он последовал совету Троцкого. Однако это не так. Сталин был вполне самостоятелен и уничтожил целое поколение большевиков не потому, что оно «истрепалось нервно» и «израсходовалось духовно». Эти люди мешали не «дальнейшему развитию той идеи, которую они вынесли на своих плечах», а развитию и углублению самодержавной власти Сталина. Это и привело его к мысли отправить всех «старых большевиков», к которым он чувствовал такую же неприязнь, как и Троцкий, «к праотцам» и опереться на более молодое поколение партийных работников, которые не прошли как следует школу революции, но уже достаточно основательно прошли сталинскую школу фальсификации.

194                                                                                          Журнал «Знамя», №2, 1989 г.

 

 

УБИЙСТВО  С.   М.   КИРОВА.

СУДЕБНЫЕ  ПРОЦЕССЫ

НАД   БЫВШИМИ  ЛИДЕРАМИ   ОППОЗИЦИИ

 

1

 

В 1931 — 1933 годах, несмотря на крайне тяжелое положение страны, в партии не существовало никакой серьезной оппозиции сталинскому руководству. То, что почти никто не оспаривал роль Сталина как вождя партии, объяснялось несколькими причинами. Во-первых, личная власть Сталина в эти годы была чрезвычайно велика. Практически он бесконтрольно распоряжался быстро увеличивающимся и централизованным партийным аппаратом. Благодаря К. Ворошилову сохранял контроль над Красной Армией, а благодаря Г. Ягоде и Я. Агранову — контроль над органами ГПУ. Оппозиция Сталину становилась весьма опасна, и большинство тех, кто в прошлом не раз весьма критически отзывался о нем, сковывал страх. Во-вторых, значительная часть грубых просчетов и преступлений Сталина в начале 30-х годов выявилась более отчетливо лишь много лет спустя, некоторые лишь после его смерти. Так, например, очень мало людей было посвящено в тайну фальсификации политических судебных процессов 1930—1931 годов. Иные ошибочные и даже преступные действия Сталина изображались пропагандой как великие достижения. Важно отметить также, что сама необычайность ситуации, сложившейся в начале 30-х годов, способствовала укреплению власти Сталина. Перед лицом невиданных ранее трудностей большинство партийных руководителей, даже недовольных Сталиным, считало невозможным развертывать какую-то новую внутрипартийную борьбу, чтобы еще более не осложнять положения. К тому же многие руководители партии сильно изменились к 1933— 1934 годам, ибо Сталину удалось не только подчинить их себе, но и развратить.

Одновременно с ростом культа Сталина между ним и значительной частью партийных кадров возникло и продолжало расти определенное отчуждение. Речь не о бывших лидерах оппозиции, а об основном руководящем ядре партии. Сталин, чувствуя это, стал все более и более продвигать вперед сравнительно молодых партийных работников и с пренебрежением относиться к ветеранам, которые, по его мнению, уже сыграли свою роль. Постепенно в Политбюро сложилась более умеренно настроенная группа — С. М. Киров, М. И. Калинин, С. В. Косиор, Г. К. Орджоникидзе, В. В. Куйбышев. Их поддерживали и многие кандидаты в члены Политбюро и члены ЦК ВКП(б).

Во время голода 1933 года на Украине и Северном Кавказе Сталин настаивал на усилении репрессий против бегущих из сел и станиц крестьян, тогда как Киров призывал к сдержанности. На одном из заседаний Политбюро он высказался за «восстановление Советской власти» в деревне, где еще с времен коллективизации действовал режим чрезвычайного положения, а власть в большинстве районов принадлежала политотделам МТС. Вскоре по решению ЦК ВКП(б) эти политотделы были ликвидированы. В большинстве сельских районов были восстановлены полномочия Советов. В МТС создана должность заместителя директора по политической работе.

На протяжении 1933 года на заседаниях Политбюро Киров несколько раз выступал за более гибкую политику, за некоторую «либерализацию» режима, и его выступления встречали отклик ведущих партийных работников. Не без влияния Кирова в 1933 году Каменев и Зиновьев были еще раз восстановлены в партии. В Ленинграде Киров воспротивился репрессиям против бывших участников оппозиции. Оппозиционеры, принявшие «генеральную линию», были возвращены в ряды партии. Киров выступал за улучшение отношений между партией и писателями, а также другими группами творческой интеллигенции. Не без его участия было принято решение о ликвидации РАППа и подготовке к созыву Первого Всесоюзного съезда советских писателей.

      195                                                                                    Журнал «Знамя», №2, 1989 г.

 

Недовольство, разочарование и протест в отношении политики Сталина были в начале 30-х годов не только у части старых большевиков, но и у части партийно-комсомольской молодежи.

Особое значение приобретают в этой связи некоторые события, связанные с XVII съездом партии, проходившим в январе — феврале 1934 года. На  поверхностный взгляд съезд был демонстрацией любви  и  преданности Сталину. Однако, сопоставляя скупые свидетельства некоторых старых большевиков, можно уверенно сделать вывод о том, что на XVII съезде образовался блок в основном из секретарей обкомов и ЦК нацкомпартий, которые больше, чем кто-либо, ощущали и понимали ошибочность сталинской политики. Одним из активных членов этого блока был И. М. Варейкис, тогда секретарь обкома Центральночерноземной области. Беседы проходили на московских квартирах у некоторых ответственных работников, и в них участвовали Г. Орджоникидзе, Г. Петровский, М. Орахелашвили, А. Микоян. Выдвигались предложения переместить Сталина на пост председателя Совета Народных Комиссаров или ЦИК СССР, а на пост генсека ЦК ВКП(б) избрать С. М. Кирова. Группа делегатов съезда беседовала на этот счет с Кировым, но он решительно отказался, а без его согласия все задуманное становилось нереальным. Об этих совещаниях в кулуарах XVII съезда упоминалось, правда, очень скупо и в учебнике по истории КПСС, изданном в 1962 году под редакцией секретаря ЦК КПСС Б. Н. Пономарева: «Ненормальная обстановка, складывающаяся в   партии,   вызывала тревогу у части коммунистов, особенно у старых ленинских кадров. Многие делегаты съезда, прежде всего те из них, кто был знаком с завещанием Ленина, считали, что наступило время переместить Сталина с поста генсека на другую работу».

Недовольство Сталиным отразилось на результатах голосования при выборах ЦК ВКП(б), состоявшихся на вечернем заседании съезда 9 февраля. Председателем счетной комиссии был избран В. П. Затонский, нарком просвещения Украины, а его заместителем — старый большевик В. М. Верховых. Когда в ночь с 9 на 10 февраля счетная комиссия вскрыла урны для голосования, оказалось, что Сталин получил меньше всего голосов. Против Кирова проголосовали 3 делегата съезда, против Сталина — 270. Только потому, что кандидатов выдвигалось теперь ровно столько, сколько надо было избрать членов ЦК, Сталин оказался избранным. Однако обнародовать результаты голосования даже перед делегатами съезда счетная комиссия не решилась. По свидетельству В. М. Верховых, который чудом пережил все ужасы сталинских «чисток» и лагерей, В. П. Затонский немедленно доложил о результатах голосования Л. М.  Кагановичу,  ведавшему организационной работой съезда. Каганович распорядился изъять почти все бюллетени, в которых была вычеркнута фамилия Сталина. На заседании съезда 10 февраля было объявлено, что против Сталина так же, как и против Кирова, было подано всего 3 голоса.  Ни в газетах, ни в изданной вскоре стенограмме съезда вообще не упоминалось о количестве голосов, поданных за того или иного кандидата. Однако Сталин знал о действительных результатах голосования. Знал он и о совещаниях делегатов съезда, на которых обсуждался вопрос о его перемещении на менее ответственный пост.

Надо сказать, что для проверки свидетельства В. М. Верховых специальная комиссия ЦК КПСС в 1957 году обследовала в партийном архиве материалы XVII съезда, в том числе особые пакеты, в которых под сургучными печатями хранились бюллетени голосования. В эту комиссию входила член КПК, старая коммунистка О. Г. Шатуновская. По ее свидетельству, в этих пакетах, вскрытых в присутствии ответственных сотрудников партийного архива и тогдашнего директора Института марксизма-ленинизма П. Н. Поспелова, не хватало 267 бюллетеней. В. М. Верховых считал, что эти бюллетени просто уничтожили. Можно предполагать, однако, что их изъяли для всестороннего изучения в ГПУ.

На XVII съезде был значительно изменен персональный состав ЦК ВКП(б). Из прежнего состава ЦК не были избраны в новый некоторые неугодные Сталину люди — Ф. И. Голощекин, Э. И. Квиринг, Н.  Н. Колотилов, В. В. Ломинадзе, Г. И. Ломов, М. Д. Орахелашвили, Л. Картвелишвили, К. А. Румянцев и другие. А избраны (минуя пост кандидата   в  члены  ЦК)   чекисты   В.  А.   Балицкий и

      196                                                                                     Журнал «Знамя», №2, 1989 г.

 

Б. Г. Евдокимов. Без кандидатского стажа вошли в состав ЦК Л. П. Берия, Н. И. Ежов, а также и Н. С. Хрущев — все это были фавориты Сталина. Кандидатами в члены ЦК избрали Л. З. Мехлиса и А. Н. Поскребышева, которые не были даже делегатами XVI(? – Д.Т.) съезда, но теперь входили в личную канцелярию Сталина. Членом ЦК стал и Г. Г. Ягода, а кандидатом в члены ЦК — М. Д. Багиров. После съезда Н. Ежов и Л. Мехлис заняли важные посты в аппарате ЦК ВКП(б). ОГПУ было преобразовано в Наркомат внутренних дел СССР, объединивший несколько прежних организаций. Тогда это было воспринято как признак некоторой либерализации.

На съезде С. М. Киров был избран секретарем ЦК ВКП(б), но, хотя Сталин настаивал на его переезде в Москву, Ленинград оставлять не хотел. Сталин согласился, чтобы Киров временно остался во главе Ленинградской партийной организации, однако на протяжении года несколько раз требовал, чтобы он выполнял поручения, далеко выходящие за пределы обязанностей секретаря Ленинградского обкома (например, помог при уборке хлебов в Казахстане).

После съезда стало заметно отчуждение между Сталиным и Кировым, которых считали близкими друзьями. Сталин почти перестал звонить Кирову в Ленинград, хотя прежде звонил очень часто. Киров продолжал работать активно и достаточно самостоятельно. Он, например, разрешил переехать в Ленинград Д. Рязанову — «неразоружившемуся» противнику политики Сталина, к тому же исключенному из партии. Когда в Коминтерне возникали разногласия по вопросу об отношении к социал-демократии, Киров неизменно выступал на стороне тех, кто требовал поворота Коминтерна в сторону единого фронта.

На XVII съезде партии проявилось растущее недоверие к Сталину среди широких кругов партийного актива. К таким «сигналам» Сталин был всегда очень чуток. Он почувствовал опасность для своего положения и для своей власти, и эта опасность персонифицировалась для него в лице Кирова и многих делегатов XVII съезда.

 

2

 

1 декабря 1934 года в 4 часа 30 минут в Смольном выстрелом в затылок был убит член Политбюро, секретарь ЦК ВКП(б) и первый секретарь Ленинградского обкома партии С. М. Киров. Некоторые подробности этого преступления можно узнать из биографических книг о Кирове. Однако истинные мотивы и обстоятельства убийства, ставшего первым звеном в длинной цепи продолжавшихся несколько лет трагических событий, и до сих пор не вполне ясны.

В сообщении об убийстве Кирова говорилось, что при попытке к бегству задержан стрелявший в него молодой член партии Леонид Николаев. Казалось бы, это создавало возможность тщательно расследовать все нити преступления. Однако весь ход первоначального следствия, проведенного в декабре 1934 года, противоречил закону и здравому смыслу. Не была установлена истина и в результате следствия, проведенного органами НКВД в 1936 и в 1937—1938 годах.

На XX съезде партии Н. С. Хрущев рассказал делегатам о некоторых сомнительных обстоятельствах, связанных с расследованием дела об убийстве Кирова. В 1956 году в ЦК КПСС была создана особая комиссия, которая в течение нескольких лет проводила новое расследование этого террористического акта. Хотя со времени событий миновало более 20 лет, комиссии удалось собрать большой материал. Были получены свидетельства более трех тысяч человек. Естественно, что многие из них были неточны, противоречивы, сомнительны. Но были и не вызывающие сомнений показания и свидетельства, которые позволили комиссии составить итоговый документ о проделанной работе. Этот документ, однако, не был опубликован. Член комиссии О. Г. Шатуновская, награжденная за эту работу орденом Ленина и отправленная затем на пенсию, сообщила, что сам Н. С. Хрущев, ознакомившись с итоговым документом, спрятал его в свой сейф и сказал: «Пока в мире существует империализм, мы не может опубликовать такой документ».

Приведу некоторые свидетельства и предположения, связанные с убийством Кирова.

197                                                                                          Журнал «Знамя», №2, 1989 г.

 

Утром 2 декабря в Ленинграде распространился слух о приезде Сталина. Он приехал специальным поездом вместе с В. Молотовым, К. Ворошиловым Н. Ежовым, Г. Ягодой, А. Ждановым, Я. Аграновым и Л. Заковским. На вокзале его встречали руководители ленинградской партийной организации во главе с М. С. Чудовым и руководители ленинградского управления НКВД во главе с Ф. Д. Медведем. Выйдя из вагона, Сталин не подал руки никому из встречавших, а Медведя ударил по лицу, не снимая перчатки. Сразу же после приезда Сталин взял руководство следствием в свои руки.

В убийстве Кирова, несомненно, нельзя винить одного Николаева. Как рассказал мне Петр Чагин, партийный работник и близкий друг Кирова, в 1934 году было несколько попыток покушения на его жизнь, явно направляемых чьей-то сильной рукой. Такая попытка, например, была предпринята во время поездки Кирова в Казахстан. Что касается Николаева, то все источники сходятся на том, что этот психически неуравновешенный человек действовал вначале по собственной инициативе. Озлобленный и тщеславный неудачник, он мнил себя новым Желябовым и готовил убийство Кирова как некую важную политическую акцию.

Киров любил ходить по городу, и Николаев изучил маршруты его прогулок. Конечно, Кирова тщательно охраняли, и группа охранников в штатском, возглавляемая сотрудником НКВД Борисовым, сопровождала его, идя «лесенкой» впереди и сзади. Во время одной из прогулок охрана задержала человека, который пытался приблизиться к Кирову. Это был Николаев. В его портфеле оказался вырез, через который можно было выхватить спрятанный там револьвер, не открывая застежку. В портфеле лежал также чертеж с маршрутами прогулок Кирова. Николаева немедленно арестовали. Его допрашивал заместитель начальника УНКВД области И. Запорожец, лишь недавно прибывший в Ленинград доверенный сотрудник Г. Ягоды. Он не доложил о задержанном своему непосредственному начальнику Ф. Медведю, который был близок к Кирову, а позвонил в Москву наркому внутренних дел Ягоде. Через несколько часов Ягода дал указание освободить Николаева. С кем он советовался? В 1938 году во время судебного процесса над участниками «правотроцкистского блока» подсудимый Ягода подтвердил, что все так и было, но одновременно утверждал, что все главные приказы он получал якобы от А. Енукидзе и А. Рыкова. Сейчас эта версия полностью отпала. Можно не сомневаться, что приказы Ягода получал от более влиятельных лиц.

Николаева отпустили, и через некоторое время он вновь был задержан на мосту охраной Кирова, которая вторично изъяла у него все тот же заряженный револьвер. Странный либерализм Ленинградского управления НКВД вызвал подозрения у людей, охранявших Кирова, но им заявили, что это не их дело, и пригрозили исключением из партии. Все же Борисов рассказал обо всем Кирову.

Николаева снова освободили, и вскоре ему удалось убить Кирова. Сталин решил лично допросить Николаева, причем в присутствии как своего окружения, так и ленинградских чекистов. Допрос велся непрофессионально и сопровождался настолько жестоким избиением Николаева, что его пришлось долгое время приводить в чувство в тюремной больнице.

Затем должен был состояться допрос начальника охраны Борисова, которого арестовали сразу после убийства. Всех арестованных доставляли на допрос в легковых машинах, но за Борисовым была отправлена крытая грузовая машина, в кузов которой влезло несколько чекистов с ломами. Один из них сел в кабину шофера. На улице Воинова, когда машина проезжала мимо глухой стены склада, сидевший рядом с шофером человек неожиданно вывернул руль. Шофер сумел все же избежать наезда, и машина, задев стену по касательной, добралась до места своим ходом. Однако Борисов был уже мертв. Медицинская экспертиза дала ложное заключение о гибели Борисова в связи с автомобильной катастрофой. Но некоторые врачи, участвовавшие в экспертизе, остались живы и дали письменные показания комиссии ЦК о том, что заключение экспертизы было вынужденным и в действительности смерть Борисова наступила от ударов тяжелыми металлическими предметами по голове. Этот эпизод счел нужным рассказать на XXII съезде партии и Н. С. Хрущев.

198                                                                                          Журнал «Знамя», №2, 1989 г.

 

После XX и XXII съездов партии сотни коммунистов и беспартийных писали в ЦК КПСС о своих сомнениях по поводу официальной версии убийства С. М. Кирова и сообщали при этом некоторые факты и свидетельства, которые, по их мнению, могли бы пролить новый свет на это преступление. Копии некоторых из этих писем есть и в моем архиве.

Вскоре после убийства Кирова руководителей Ленинградского управления НКВД Ф. Медведя, И. Запорожца и нескольких других, обвинив в преступной халатности, сняли и направили на работу в органы НКВД на Дальнем Востоке. В 1937 году все они были расстреляны. «Можно думать,— заявил на XX съезде КПСС Н. С. Хрущев,— что их расстреляли затем, чтобы замести следы организаторов убийства Кирова».

Заслуживает быть отмеченным и то, что уже вечером 1 декабря 1934 года по телефонному распоряжению Сталина секретарь ЦИК СССР А. Енукидзе составил и обнародовал постановление ЦИК и СНК СССР «О внесении изменений в действующие уголовно-процессуальные кодексы союзных республик». Оно было немедленно обнародовано. Согласие же членов Политбюро, СНК и ЦИК СССР оформили опросом только через два дня.

Фактически это было постановление о терроре, беспрецедентное в условиях мирного времени, так как открывало широкий простор для беззаконий. Ведь при желании любое «политическое дело» можно было выдать за подготовку к террористическому акту. Ускоренный порядок следствия толкал к поверхностному рассмотрению дел и прямым фальсификациям, мешал определить, виновен или невиновен подследственный.

На основании этого постановления десятки дел, находившихся к 1 декабря 1934 года в производстве в различных инстанциях, ничем не связанных с убийством Кирова, но подпадавших под широко толкуемое понятие «контрреволюции», были спешно переданы в Военную Коллегию Верховного Суда и так же спешно рассмотрены выездными сессиями этой грозной Коллегии. Почти всех обвиняемых приговорили к расстрелу, о чем и было объявлено 6 декабря, в день похорон С. М. Кирова. В Ленинграде было расстреляно 39 и в Москве 29 человек. В следующие дни было сообщено об аресте 12 человек в Минске (9 из них были расстреляны) и 37 человек в Киеве (28 расстреляны).

С необычной поспешностью велось и следствие об убийстве Кирова. Уже 22 декабря было объявлено, что Николаев — член террористической организации, образованной из членов бывшей зиновьевской оппозиции, и что «Ленинградский центр» оппозиции принял решение убить Кирова, с которым у зиновьевцев свои особые счеты. Были названы и члены «Ленинградского центра», большинство которых действительно примыкало в прошлом к зиновьевцам. 27 декабря газеты опубликовали «Обвинительное заключение», под которым стояли подписи Прокурора СССР А. Вышинского и следователя Л. Шейнина. В нем утверждалось, что убийство Кирова было лишь частью далеко идущего плана, включающего убийство Сталина и других членов Политбюро.

«Обвинительное заключение» содержит немало противоречий и несоответствий. Виновными признали себя только трое, включая и Николаева. Но его показания, на которых и держалось все обвинение, расходились с показаниями других обвиняемых. Не подтверждали версии «Ленинградского центра» и вещественные улики — дневник Николаева, его записные книжки и прочее. В «Обвинительном заключении» эти материалы названы «фальшивками», составленными в целях маскировки. Большинство обвиняемых не признало себя виновными и заявило, что видят Николаева впервые. Это не помешало приговорить всех подсудимых к расстрелу и немедленно привести приговор в исполнение.

Еще во время следствия Сталин затребовал от НКВД списки «неразоружившихся» зиновьевцев и сам составил списки «Московского» и «Ленинградского» центров. По свидетельству бывшего члена КПК О. Г. Шатуновской, оба эти списка сохранились в архивах, с них снимали фотокопии, по ним проводили графологическую экспертизу. Показательно, что Сталин некоторых бывших оппозиционеров записал вначале в «Московский центр», а затем перенес в «Ленинградский», и наоборот. Все поименованные Сталиным были арестованы.

199                                                                                          Журнал «Знамя», №2, 1989 г.

 

Надо сказать, что в 1934 году версия Сталина о том, что именно сторонники Зиновьева организовали убийство Кирова, могла показаться правдоподобной, ибо Ленинград был в свое время центром зиновьевской оппозиции. Но как раз «правдоподобность» заставляет отнестись к этой версии с сомнением. Никому из бывших зиновьевцев убийство Кирова не могло принести никаких политических выгод. Между тем весь характер следствия, руководимого Сталиным, а также цепь последующих событий позволяют предположить, что Киров был убит не без ведома Сталина.

Отмечу, что та часть постановления ЦИК СССР, в которой говорилось об ускоренном — не более десяти дней — проведении следствия, затем уже не применялась. Вероятно, только в деле об убийстве Кирова Сталину важно было добиться быстрой судебной расправы, чтобы упрятать концы в воду. (Остальные пункты «Закона от 1 декабря» остались в силе, обвинение в террористической деятельности было наиболее излюбленным в 1937—1938 годах, поскольку позволяло не заботиться о какой бы то ни было законности в суде и следствии.)

Киров, хоть и обладал многими чертами, характерными для окружения Сталина, все же как личность во многом отличался от него. Он был прост и доступен, близок рабочим, часто бывал на предприятиях, обладал огромной энергией, ярким ораторским талантом, неплохой теоретической подготовкой. Влияние Кирова в стране увеличивалось, и в 1934 году он был, несомненно, вторым по авторитету человеком в партии. Когда летом 1934 года Сталин впервые серьезно заболел и возник вопрос о его возможном преемнике на посту генсека, Политбюро единодушно высказалось за кандидатуру Кирова.

Грубый, властолюбивый, подозрительный и жестокий, Сталин плохо переносил возле себя людей ярких и самостоятельных. Растущие популярность и влияние Кирова не могли не вызвать у него зависти и подозрений. Убийство Кирова стало важным звеном в цепи событий, которые привели в конечном счете к узурпации Сталиным всей власти в стране. Вот почему версия о его причастности к убийству Кирова, которая в 1934—1935 годах могла показаться невероятной, представляется теперь весьма правдоподобной и с политической, и с логической точек зрения.

 

3

 

Сразу же после убийства С. М. Кирова по всем предприятиям и учреждениям страны прошли митинги. В Москве в Центросоюзе с сообщением об убийстве выступил Г. Зиновьев, тогда член правления Центросоюза, а в управлении «Главмолоко» — начальник этого управления Г. Евдокимов. Не миновало и нескольких дней, как Зиновьев, Евдокимов, Каменев и многие другие руководители бывшей «новой» оппозиции были арестованы. Был арестован также П. А. Залуцкий — в прошлом видный большевик, один из организаторов Русского бюро ЦК, а затем и Петроградского комитета большевиков, активный участник гражданской войны, секретарь и член Президиума ВЦИК. Залуцкий примыкал к «левой» оппозиции, за что на год был исключен из партии. Однако участие во внутрипартийных спорах 20-х годов не могло опорочить безупречной революционной биографии Залуцкого.

В январе 1935 года после короткого следствия состоялся первый политический судебный процесс над бывшими лидерами «новой» оппозиции. На скамье подсудимых Г. Е. Зиновьев, Л. В. Каменев, Г. Е. Евдокимов, А. М. Гертик, И. П. Бакаев, А. С. Куклин, Я. В. Шаров и другие — всего девятнадцать человек. Во время короткого судебного процесса повсюду проходили митинги и выдвигались требования о расстреле обвиняемых. Следствие велось, видимо, еще без применения пыток, к тому же имена обвиняемых были тогда широко известны. Доказать какую-либо связь «Московского центра» с убийством Кирова не удалось. В решении суда отмечалось: «следствие не установило фактов, которые давали бы основание квалифицировать преступления зиновьевцев как подстрекательство к убийству Кирова». Поэтому Зиновьев был приговорен «только» к десяти годам заключения, а Каменев — к пяти. К различным срокам заключения были приговорены и другие обвиняемые.

200                                                                                          Журнал «Знамя», №2, 1989 г.

 

18 января 1935 года по всем партийным организациям было разослано закрытое письмо ЦК с требованием мобилизовать все силы на выкорчевывание «контрреволюционных гнезд» врагов партии и народа. По всем областям, и особенно по Ленинграду, прокатилась зимой и весной 1935 года первая волна массовых арестов — впоследствии в лагерях ее называли «кировским потоком». Одновременно было проведено массовое выселение из Ленинграда бывших дворян и членов их семей, хотя они не вели никакой подпольной, да и вообще политической деятельности. С описания этой трагической страницы в многострадальной истории Ленинграда начинает Анна Ахматова свой «Реквием».

В меньших масштабах такая же высылка «бывших» производилась и в Москве. Позднее в западной печати можно было встретить сообщения о высылке нескольких сот семей или, напротив, о том, что в 1935 году из Ленинграда была выслана чуть ли не четверть населения. Это неверно. Точные данные никогда не сообщали, но можно предположить, что из Ленинграда было выслано несколько десятков тысяч, а из Москвы — несколько тысяч человек.

Политическое напряжение в стране и в партии непрерывно росло. По всем партийным организациям в эти месяцы проходила кампания «покаяний» и «признания ошибок».

Постепенно ужесточалось законодательство. 30 марта 1935 года был принят Закон о наказании членов семей изменников родины. Все ближайшие родственники изменников родины должны были высылаться в отдаленные районы страны, даже если они никакого отношения к совершенному преступлению не имели. Система заложничества становилась, таким образом, частью законодательства. 7 апреля 1935 года ЦИК СССР принял Указ, разрешающий привлекать к уголовной ответственности детей с 12-летнего возраста. При этом, по смыслу Указа, на них могли распространяться все предусмотренные Уголовным кодексом наказания, вплоть до смертной казни.

«Выборочные» репрессии не прекращались на протяжении всего 1935-го и первой половины 1936 года. Одновременно членов партии сурово наказывали за «связь с враждебными элементами» или «недостаток бдительности». Начавшаяся еще в 1933 году «чистка» партии была продолжена не до конца 1934-го, как предполагалось, а до конца 1935-го. Фактически до середины 1936 года прием в партию был закрыт. Однако большинство бывших руководителей и активных участников «правой» и «левой» оппозиций до осени 1936 года продолжало оставаться на свободе; они по-прежнему занимали ответственные посты в наркоматах, органах печати, учебных заведениях.

В 1935 году был арестован видный историк партии, директор Библиотеки имени Ленина В. И. Невский, в прошлом один из руководителей Военной организации при ЦК РСДРП(б). Он считался крупным идеологическим работником партии и при этом сохранял определенную самостоятельность. По свидетельству М. А. Солнцевой, Невского арестовали после того, как он запретил изъять из фондов Библиотеки значительную часть «неугодной» политической литературы и не подчинился даже тогда, когда работники НКВД предъявили ему письменное распоряжение Сталина. «Я не сторож,— заявил Невский.— Партия поручила мне хранить все это».

Тогда же, в 1935 году, погиб В. В. Ломинадзе, секретарь Магнитогорского горкома партии. В тот период Сталин ввел в практику такой обычай: членам Политбюро и некоторым видным партийным, работникам рассылали копии протоколов допросов в НКВД. Протоколы направляли часто и тем, чьи фамилии упоминались во время допросов. Так, например, Ломинадзе получил копию допроса Каменева, на котором тот дал показания о своем разговоре с Ломинадзе летом, во время отдыха. На большом приеме в Кремле в честь металлургов Сталин прошел мимо Ломинадзе, не поздоровавшись, хотя именно Ломинадзе возглавлял большую группу магнитогорцев. После возвращения домой Ломинадзе получил распоряжение немедленно прибыть в Челябинск. По дороге в автомашине он стрелялся и умер в одной из челябинских больниц.

Из членов ЦК ВКП(б) пострадал, по-видимому, только секретарь ЦИК СССР Авель Енукидзе, который был исключен из ЦК и из партии, но тогда не был

201                                                                                          Журнал «Знамя», №2, 1989 г.

 

арестован. Он считался, и не без оснований, одним из немногих личных друзей Сталина. Их дружба возникла еще в начале века — в годы совместной работы в Закавказье. Тем не менее Енукидзе обвинили в потере бдительности и моральном разложении. Поводом послужило то, что в аппарате ЦИК СССР были «обнаружены» некоторые бывшие дворяне, меньшевики и эсеры. Так, например, юрисконсультом ЦИК работал бывший меньшевик Э. Э. Понтович. Однако все они были в прошлом активными участниками русского революционного движения и теперь честно работали в аппарате ЦИК, подчиняясь директивам ЦК ВКП(б). Бывших дворян, меньшевиков или эсеров можно было встретить тогда и в аппарате Прокуратуры СССР, и в Госплане, да и в самом НКВД. Для Сталина это не было секретом. Подлинной причиной отстранения Енукидзе было его возмущение фальсификаторской книгой Л. Берии «Из истории большевистских организаций в Закавказье», где Сталину приписывались несуществующие заслуги, в том числе и заслуги А. Енукидзе. На заседании Пленума ЦК Сталин молчал, делая вид, что все это дело решается помимо него. Молчал, впрочем, и Енукидзе, не выступил ни с покаяниями, ни с возражениями. Лишь тогда, когда зачитывали подробные и явно ложные показания арестованных работников аппарата ЦИК СССР, Енукидзе выкрикнул со своего места: «Будь у меня власть Ягоды, я бы мог зачитать здесь и еще более нелепые показания!»

В экономике после всех трагедий минувших лет положение начало улучшаться. В городах была отменена карточная система снабжения. Промышленность развивалась. Прирост валовой продукции в 1934 году составил 19 процентов, в 1935 году — 23 процента, а в 1936 году — 29 процентов. Большинство народных комиссаров и секретарей обкомов наградили в 1935—1936 годах орденом Ленина — тогда не только высшей, но и редкой наградой; в 1936 году награжденных орденом Ленина было не более 200—300 человек. В армии было введено звание маршала, его получили К. Е. Ворошилов, С. М. Буденный, М. Н. Тухачевский, А. И. Егоров, В. К. Блюхер.

После нескольких лет застоя начало увеличиваться и сельскохозяйственное производство; по сравнению с 1933 годом в 1935 году деревня дала на 20 процентов больше продукции, и этот рост продолжался. Вслед за отменой карточной системы была разрешена продажа сельскохозяйственной продукции на колхозных рынках. Это увеличивало материальную заинтересованность колхозников в развитии производства, ибо система государственных заготовок из-за очень низких заготовительных цен не создавала такой заинтересованности. Острый продовольственный кризис начала 30-х годов, казалось, остался позади. Именно в это время Сталин произнес на одном из приемов: «Жить стало лучше, товарищи, жить стало веселее». Жить стало действительно немного лучше как в городах, так и в деревне. Все хозяйственные успехи приписывались «мудрому руководству» Сталина, культ личности которого непрерывно возрастал. Это было, конечно, не только результатом стихийного энтузиазма масс. Сам Сталин, поддерживал и поощрял неумеренные восхваления в свой адрес. Усердно раздували культ Сталина и приближенные к нему Молотов, Каганович, Ворошилов.

 

4

 

19 августа 1936 года в Москве в Октябрьском зале Дома союзов начался первый чудовищный спектакль — так называемый «открытый судебный процесс» над лидерами оппозиции. На скамье подсудимых главным образом бывшие лидеры «новой» оппозиции — Г. Е. Зиновьев, Л. В. Каменев, Г. Е. Евдокимов, И. Н. Смирнов, И. П. Бакаев, В. А. Тер-Ваганян, С. Д. Мрачковский и другие, причем многие из них уже второй раз за два года попали на эту скамью. Всего обвинялось шестнадцать человек — их в обвинительном заключении назвали «троцкистско-зиновьевским террористическим центром».

Во время «судебного разбирательства», проходившего до 24 августа, обвиняемые подробно рассказывали и о своей роли в убийстве Кирова, и о планах убийства Сталина, Молотова, Кагановича, Чубаря, Косиора, Эйхе. По словам Зиновьева, убийство Сталина планировалось во время VII Конгресса Коминтерна

202                                                                                          Журнал «Знамя», №2, 1989 г.

 

то есть в 1935 году. Этот акт, как они якобы надеялись, не только должен был вызвать замешательство в партии, но и привести к мощному движению за возвращение к власти Троцкого, Каменева и Зиновьева.

Лишь один И. Н. Смирнов, объявленный на процессе руководителем троцкистского подполья, пытался отвергнуть большую часть предъявленных ему обвинений. Однако он был «уличен» показаниями других подсудимых.

Процесс считался открытым. Но в зале было всего несколько десятков заранее отобранных «представителей общественности», а заполняли его сотрудники НКВД. Были нарушены и другие элементарные нормы судопроизводства. Никаких вещественных улик или документов прокурор СССР А. Я. Вышинский не предъявлял, но коллегия Верховного Суда, возглавляемая В. В. Ульрихом, их и не требовала. Все обвинение было построено на показаниях и признаниях самих обвиняемых. В судебных заседаниях не участвовали защитники; предложения ряда зарубежных адвокатов взять на себя защиту обвиняемых были отвергнуты. Показания подсудимых были однообразны: перечисление различных преступлений или, чаще, планов преступлений, которые подготавливали «центр» и его «филиалы».

Г. Зиновьев, Л. Каменев и другие обвиняемые теперь реабилитированы, и нет необходимости подробно говорить о многочисленных нарушениях законности на процессе в августе 1936 года, о фальсификации. Нельзя не отметить, однако, что и сам этот процесс, и приговор всех обвиняемых к расстрелу вызвали новую волну репрессий, прокатившуюся по всей стране. В первую очередь арестовывали бывших членов «левых» оппозиций. Все газеты изо дня в день сообщали о разоблачении замаскированных троцкистов, большинство которых и не собиралось утаивать свое прошлое. «Скрытый троцкист», «Покровитель троцкистов», «Троцкисты на идеологическом фронте», «Троцкистская диверсия в науке», «Троцкистский салон писательницы Серебряковой», «Следы троцкизма в Наркомземе Узбекистана» — статьи с такими заголовками печатались в ту пору повсюду.

Некоторые из обвиняемых по делу «троцкистско-зиновьевского центра» к показаниям на предварительном следствии неожиданно стали добавлять новые — о своих преступных связях с Бухариным, Рыковым, Радеком, Пятаковым, Сокольниковым, Серебряковым, Углановым, Шляпниковым и другими еще не арестованными бывшими оппозиционерами различных направлений. В связи с этим 21 августа 1936 года газеты опубликовали распоряжение Вышинского о проведении следствия по делу о причастности всех их к контрреволюционному заговору. На предприятиях и в учреждениях состоялись митинги, требовали «до конца расследовать связи Бухарина, Рыкова, Томского и других с презренными террористами». Не дожидаясь расследования, М. П. Томский покончил жизнь самоубийством. Вскоре были арестованы Радек, Пятаков и другие бывшие члены «левых» оппозиций. Участников «правого уклона» пока не трогали.

25 сентября 1936 года Сталин и Жданов направили из Сочи телеграмму Кагановичу. Молотову и другим членам Политбюро: «Считаем абсолютно необходимым и срочным делом назначение т. Ежова на пост наркомвнудела. Ягода явным образом оказался не на высоте своей задачи в деле разоблачения троцкистско-зиновьевского блока. ОГПУ ОПОЗДАЛ В ЭТОМ ДЕЛЕ НА 4 ГОДА. Об этом говорят все партработники и большинство областных представителей НКВД».

Уже на следующий день Ягода был снят с поста наркома внутренних дел и назначен наркомом связи. Центральные газеты вышли в тот день с большими портретами двух новых наркомов — Ежова, руководителя карательных органов, и Ягоды. Возглавлял наркомат связи Ягода недолго: в начале 1937 года его арестовали.

На посту наркома внутренних дел Н. И. Ежов, которому суждено было сыграть одну из коротких, но страшных ролей в истории нашей страны, оказался не случайно. По отзывам тех, кто хорошо знал его по комсомольской, партийной работе в одной из областей Казахстана или по краткой работе в наркомате земледелия в конце 20-х — начале 30-х годов, он вовсе не был какой-то демонической личностью. Выходец из бедной рабочей семьи, Ежов в молодости не отличался ни коварством, ни злобностью, ни какими-либо другими   заметными   пороками,

203                                                                                          Журнал «Знамя», №2, 1989 г.

 

столь характерными, например, для молодого Берии. Он был тогда самым обыкновенным, отнюдь не жестоким и даже не плохим человеком. Но с первой же встречи со Сталиным, которая состоялась, по-видимому, во время поездки Сталина в Сибирь в 1928 году, Ежов попал под его полное, безраздельное, почти гипнотическое влияние. Сталин это заметил и стал быстро продвигать Ежова в системе партийно-государственной иерархии. В 1929 году он был назначен заместителем наркома земледелия СССР, однако на XVI съезде ВКП(б) присутствовал лишь в качестве делегата с совещательным голосом, В 1930 году Ежов стал заведующим Распредотделом и Отделом кадров ЦК. Не будучи даже членом ЦК, он приобрел в партийном аппарате огромное влияние, так как от руководимого им отдела зависели многие важные назначения и перемещения.

После XVII съезда партии, на котором Ежов впервые был избран членом ЦК его карьера пошла вверх еще стремительней: член Оргбюро ЦК, заведующий Промышленным отделом ЦК и заместитель Председателя КПК. Неизвестно за какие заслуги перед международным рабочим движением Ежов был избран и членом Исполкома Коминтерна. В 1935 году он уже один из секретарей ЦК ВКП(б) и Председатель КПК. В 1935—1936 годах Сталин поручил Ежову контроль за деятельностью НКВД, что очень не понравилось Ягоде. Ежов не только осуществлял общий контроль судебного процесса над Зиновьевым и Каменевым, но и активно участвовал в его подготовке, присутствовал на допросах, отдавал распоряжения ответственным работникам НКВД.

После назначения Ежова наркомом произошли изменения в аппарате НКВД. Вместе с Ягодой оттуда были удалены, а позднее и арестованы многие его заместители и ведущие сотрудники, а также начальники областных управлений. Вероятно, не менее десяти — пятнадцати видных работников НКВД покончили жизнь самоубийством. Ежов привел с собой в «органы» несколько сотен новых людей, главным образом из числа партийных работников среднего звена. Однако многие выпестованные Ягодой сотрудники остались на своих местах. Ежов и «его люди» плохо знали механику работы карательных органов, и им старательно помогали освоить ее Л. Заковский, С. Реденс, М. Фриновский, Г. Люшков и некоторые другие.                          

С приходом Ежова аппарат органов НКВД был значительно расширен.

 

5

 

1937 год начался новым большим политическим процессом. На этот раз перед Военной Коллегией Верховного Суда предстали Ю. Л. Пятаков, К. Б. Радек, Г. Я. Сокольников, Л. П. Серебряков, Я. А. Лившиц, Н. И. Мурадов, Я. Н. Дробнис, М. С. Богуславский и другие — всего семнадцать человек. В большинстве подсудимые были известными партийными деятелями, активными участниками революции и гражданской войны. Почти все принадлежали в 1924—1928 годах к «объединенной» оппозиции, но затем открыто заявили о своем разрыве с Троцким и были восстановлены в партии. Перед арестом осенью 1936 года эти люди занимали, как правило, важные посты в хозяйственном и партийном аппаратах, в органах печати и др. Теперь все они обвинялись в принадлежности к так называемому «параллельному центру», в подготовке террористических актов, в шпионаже, в стремлении добиться поражения СССР в войне с фашистской Германией, в планировании расчленения СССР и восстановления капитализма.

На процессе «параллельного центра» уже соблюдались некоторые юридические нормы, которыми пренебрегли на предыдущем судилище. Так, обвиняемым выделили защитников, которые, впрочем, даже и не пытались защищать их от несправедливых и необоснованных обвинений. Убедившись в безотказности «следственной» машины, Сталин разрешил пригласить на процесс большое число иностранных корреспондентов и некоторых дипломатов. Но и теперь никаких документов или вещественных улик обвинение не представило. Как только Вышинский сообщал о предстоящем предъявлении суду документов «Н-ской разведки», открытое заседание немедленно прекращалось и назначалось закрытое. Единственным доказательством и теперь оставались показания обвиняемых.

204                                                                                          Журнал «Знамя», №2, 1989 г.

 

Во время этого процесса уже вполне отчетливо прозвучали слова о «шпионско-террористической деятельности Бухарина и Рыкова». Не только Радек, но и некоторые другие подсудимые подробно рассказывали о своих контрреволюционных связях с группой Бухарина — Рыкова.

Показания на процессе «параллельного центра» решили судьбу почти всех, кто прежде придерживался «правого уклона». 17 января 1937 года «Известия» вышли без подписи ее главного редактора — Н. И. Бухарина. Был снят со всех постов и А. И. Рыков. Однако, хотя Бухарин и Рыков были объявлены «врагами народа», Сталин не торопился с их арестом.

Процесс «параллельного центра» закончился 30 января. Тринадцать человек были приговорены к расстрелу, Радек, Сокольников и Арнольд — к десяти годам заключения, Строилов — к восьми. Присутствовавшие в зале чекисты и представители общественности, как и москвичи, собравшиеся возле Дома союзов, встретили приговор возгласами одобрения. На следующий день руководимый Н. С. Хрущевым Московский горком партии созвал на Красной площади грандиозный митинг, на котором сотни тысяч рабочих и служащих одобрили «суровый, но справедливый» приговор.

Вскоре было намечено провести Пленум ЦК ВКП(б) для обсуждения двух вопросов: 1. О Бухарине и Рыкове. 2. О подготовке партийных организаций к выборам в Верховный Совет СССР. Об этом заблаговременно известили членов ЦК. Пленум открылся 25 февраля 1937 года. Сообщение о «преступной деятельности» Бухарина и Рыкова, а также о «шпионско-вредительской деятельности» некоего нового «контрреволюционного центра» сделал Ежов. Обсуждение велось в резких и грубых тонах. Существует легенда, что некоторые члены ЦК защищали Бухарина и Рыкова, возражали против начавшихся массовых репрессий. Но этого не было. Никто не осуждал политики Сталина и НКВД, все обвиняли Бухарина и Рыкова, требовали привлечь их к ответственности, приводили многочисленные примеры плохой работы предприятий и учреждений из-за вредительства бывших оппозиционеров. Конечно, не все выступавшие были единодушны. Так, нарком легкой промышленности И. Е. Любимов пытался преуменьшить масштабы вредительства в его отрасли, вызвав нападки И. Варейкиса. Нарком здравоохранения Г. Н. Каминский выразил не только сомнение в правомерности некоторых репрессий в Закавказье, но и политическое недоверие Л. Берии, фактическому наместнику Сталина в Грузии и Закавказье. П. Постышев усомнился в правомерности ареста одного из своих ближайших помощников, никогда не участвовавшего ни в какой оппозиции.

Обстановка уже достаточно накалилась, когда слово для ответа было предоставлено Бухарину. Он отверг выдвинутые против него обвинения. Когда он сказал: «Я не Зиновьев и не Каменев и лгать на себя не стану»,— Молотов закричал: «Не будете признаваться, этим и докажете, что вы фашистский наймит, они же в своей прессе пишут, что наши процессы провокационные. Арестуем — сознаетесь!» Бухарин зачитал их с Рыковым совместное заявление о том, что показания против них, данные подсудимыми на процессе Пятакова — Радека и другими арестованными, являются клеветническими. Они обвинили НКВД в фабрикации ложных показаний и предложили создать комиссию по расследованию деятельности НКВД. «Вот мы тебя туда пошлем, ты и посмотришь!» — выкрикнул Сталин.

Для подготовки решения Пленум создал комиссию примерно из 30 человек, прервав на два дня свою работу. Эти два дня Бухарин провел дома. У него уже не было никаких надежд. Он написал письмо «Будущему поколению руководителей партии» и, прежде чем уничтожить, попросил жену выучить его наизусть. «Ты молода, — сказал он, — и ты дождешься, когда во главе партии будут стоять другие люди». Недавно это письмо было опубликовано. Оно свидетельствует не только о личной трагедии Бухарина, но и о том, что он до самого конца так и не понял страшного смысла происходящего. Он защищает только себя, ни слова о Зиновьеве, Каменеве, Пятакове и других, уже уничтоженных Сталиным видных партийных деятелях, оправдывает все прежние репрессии против «врагов партии»,

205                                                                                          Журнал «Знамя», №2, 1989 г.

 

беспощадность и даже жестокость прежней ЧК. Пишет, что ничего не знал о тайных контрреволюционных группах Рютнна и Угланова, не подвергая сомнению их контрреволюционность. Пишет, что у него уже семь лет «нет и тени разногласий с партией» и что «он ничего не затевал против Сталина». Письмо Бухарина — это, конечно, не завещание умудренного опытом государственного деятеля, не глубокий политический документ, а крик отчаяния. И, тем не менее, это очень важный человеческий документ. Не следует забывать и о том, что Бухарин писал не только для «будущих руководителей», но и для молодой жены, которую мог бы испугать иной текст.

Комиссия, которой Пленум поручил решить вопрос о Бухарине и Рыкове, заседала под председательством А. И. Микояна. В нее входили почти все высшие руководители партии, многие из которых в последующие два года сами пали жертвами жестоких репрессий. Голосовали поименно, в порядке алфавита. Один за другим поднимались члены ЦК — Андреев, Бубнов, Ворошилов, Каганович, Молотов — и произносили: «Арестовать, судить, расстрелять!» Когда очередь дошла до Сталина, он сказал: «Передать дело в НКВД». Несколько человек затем повторили эти слова, которые по существу, конечно, мало отличались от первых. Только Микоян как председатель комиссии не высказал своего мнения, и оно не записано в протоколе.

Через два дня Пленум возобновил работу. Бухарина и Рыкова вызвали на заседание, чтобы они выслушали решение.

Бухарин с семьей жил в Кремле. Выйдя из квартиры, он прошел в помещение, где заседал Пленум. В раздевалке было пусто. Одновременно с Бухариным вошел и Рыков. Когда они сдавали свои пальто гардеробщику, их окружили восемь человек, арестовали и отправили на Лубянку; на квартирах у них работники НКВД провели обыск. Члены семей Бухарина и Рыкова еще не были даже выселены из Кремля: следствие нуждалось в них для давления на арестованных.

Когда Пленум заслушал решение комиссии о Бухарине и Рыкове, когда принималось постановление об их исключении из состава ЦК ВКП(б) и из партии, обоих уже подвергали в НКВД, первому допросу.  

Выступая на одном из заключительных заседаний февральско-мартовского Пленума с большой речью, Сталин потребовал усилить борьбу с врагами народа, каким бы знаменем они ни прикрывались — «троцкистским или бухаринским».

 

6

 

Судебный процесс по делу «правотроцкистского блока» начался 2 марта 1938 года. Председателем Военной Коллегии был все тот же В. В. Ульрих, государственным обвинителем — все тот же А. Я. Вышинский. Это был очень «важный» процесс: он якобы раскрывал наиболее тайный и наиболее многочисленный из всех «антисоветских центров». Состав подсудимых был довольно пестрым: кроме Бухарина, главного из обвиняемых, долгое время возглавлявший СНК СССР А. И. Рыков, недавние народные комиссары СССР А. П. Розенгольц, М. А. Чернов, Г. Ф. Гринько, В. И. Иванов, а также Г. Г. Ягода, всего два года назад всесильный глава НКВД; крупнейший советский дипломат Н. Н. Крестинский; деятель российского и международного рабочего движения X. Г. Раковский; руководители Узбекской ССР А. Икрамов и Ф. Ходжаев; секретарь М. Горького П. П. Крючков, видные врачи Д. Д. Плетнев и И. Н. Казаков и некоторые другие.

К обвинениям, предъявленным на процессах 1936 и 1937 годов и теперь лишь повторенным применительно к новым (убийство Кирова, подготовка убийства Сталина и др.), подсудимым были добавлены обвинения в убийстве А. М. Горького, В. В. Куйбышева, В. Р. Менжинского, в покушении в 1918 году на убийство Ленина, а также в стремлении отдать империалистам не только Украину, Белоруссию и Дальний Восток, но также Закавказье и Среднюю Азию.

На первом судебном заседании председательствующий Ульрих зачитал пространное обвинительное заключение и обратился к каждому из подсудимых с вопросом: «Признаете ли вы себя виновным?» Бухарин, Рыков, Ягода ответили: «Да,

206                                                                                          Журнал «Знамя», №2, 1989 г.

 

признаю». Когда очередь дошла до Крестинского, тот неожиданно ответил: «Я не признаю себя виновным. Я не троцкист. Я никогда не был участником «право-троцкистского блока», о существовании которого не знал. Я не совершал также ни одного из тех преступлений, которые вменяются лично мне, в частности, не признаю себя виновным в связях с германской разведкой».

Растерявшийся Ульрих повторил вопрос, но получил тот же твердый ответ. Когда же Ульрих обратился к другим подсудимым, все они признали себя виновными.

После короткого, на 20 минут, перерыва, во время которого, несомненно, было решено изменить порядок допроса подсудимых, утреннее заседание возобновилось. Допрашивали Бессонова. Когда тот говорил о своих усилиях связать троцкистов и зиновьевцев с «правыми», Вышинский спросил Бухарина, может ли он подтвердить эти показания. Бухарин сказал, что переговоры с Пятаковым и другими троцкистами велись «правыми» еще до встречи с Бессоновым. «Вы вели переговоры об объединенных действиях против Советской власти?» — спросил Вышинский. «Да»,— кратко ответил Бухарин.

Однако, когда Вышинский обратился к Крестннскому за подтверждением показаний Бессонова, тот их отверг. Как видно из стенограммы, еще во время следствия Крестинский быстро подписал все то, что от него требовали подписать. Вероятно, он понял, что готовится новый процесс, и решил сохранить силы, чтобы сказать правду на этом процессе. Теперь, в ответ на новый вопрос Вышинского, Крестинский резко, даже пронзительно и громко заявил, что никогда и нигде с Бессоновым о связях с троцкистами не говорил, что Бессонов лжет. На вопрос растерявшегося Вышинского о показаниях Крестинского на предварительном следствии он ответил, что они были ложны. «Почему же вы не говорили правду на предварительном следствии?» — спросил Вышинский. Крестинский помедлил с ответом, и Вышинский торопливо произнес: «Ответов не слышу, вопросов не имею» — и опять стал допрашивать Бессонова. Через некоторое время обвинитель снова должен был обратиться к Крестннскому, и тот снова отверг показания Бессонова. При этом Крестинский прямо сказал, что не мог и не хотел говорить правду на предварительном следствии, ибо убедился, что «до судебного заседания, если таковое будет», ему не удастся отвести от себя ложные обвинения. «Для чего же вы вводили следствие и прокуратуру в заблуждение?» — спросил Вышинский. «Я просто считал,— ответил Крестинский,— что если я расскажу то, что говорю сегодня,— что это не соответствует действительности, — то это мое заявление не дойдет до руководителей партии и правительства». Вышинский задал затем несколько вопросов Бессонову и объявил утреннее заседание суда законченным. Перерыв между утренним и вечерним заседаниями продолжался два часа.

Новые показания Крестинского действительно быстро дошли до руководителей партии и правительства. Подсудимые давали свои показания, подходя к микрофону, провода от которого шли не только к усилителям в самом зале, но также и в Кремль. В разных местах сцены и в зале, недалеко от председателя суда и государственного обвинителя, были замаскированные микрофоны для «управления» ходом этого сложного спектакля. Кроме того, весь процесс от начала до конца снимался на кинопленку.

Поскольку процесс был большим спектаклем, то были и опытный режиссер, и группа помощников режиссера. Для этого «штаба» оборудовали помещения неподалеку от Октябрьского зала Дома союзов, причем тщательно замаскированный вход в них был известен только самым посвященным и хорошо охранялся№.

После перерыва, во время которого состоялось заседание «штаба», Вышинский вел допрос Розенгольца и Гринько. Они дали все «нужные» показания, в том числе и обличающие Крестинского. Тот опять настаивал на своей невиновности

На утреннем заседании 3 марта Вышинский допрашивал других подсудимых. На вечернем же заседании во время допроса Раковского он обратился к Крестннскому:

___________________

№Об этих деталях организации процесса мне рассказал Е. А. Гнедин (умер летом 1983 года), который по линии НКИД отвечал за деятельность дипломатического корпуса и иностранных корреспондентов, главным цензором которых на московских судебных процессах он был.                                                                                                        

207                                                                                          Журнал «Знамя», №2, 1989 г.

 

«Вы выслушали подробное объяснение Раковского о так называемом вашем отходе от троцкизма. Считаете ли вы эти объяснения Раковского правильными?

Крестинский: То, что он говорил, правильно.

Вышинский: Если верно то, что говорил здесь Раковский, то будете ли вы продолжать обманывать суд и отрицать правильность данных вами на предварительном следствии показаний?

Крестинский:   Свои показания на предварительном следствии я полностью подтверждаю».

Конечно, трудно даже предполагать, что произошло в ночь со 2 на 3 марта и почему Крестинский так резко изменил свои показания. Член партии с 1919 года С. И. Бердичевская встретила на одном из этапов в годы заключения свою знакомую еще по гражданской войне, врача Лефортовской тюрьмы. Эта женщина-врач  рассказала,  что  на  второй день  процесса  «правых»  видела  Крестинского в Лефортовской тюрьме — он был жестоко избит, окровавлен.  Бердичевская предполагает, что после 2 марта на скамье подсудимых находился не Крестинский, а его двойник. Е. А. Гнедин, выполнявший ряд важных поручений, связанных с организацией процесса, считает это предположение вполне допустимым. Писатель Камил Икрамов, сын А. Икрамова, встретил однажды в лагере человека, присутствовавшего на процессе и хорошо знавшего Крестинского еще до 1937 года. Этот человек сказал: «Вы знаете, Камил, они, вероятно, сделали с Крестинский что-то ужасное,  потому  что  на  второй  день  я  просто  не  узнал   Николая   Николаевича».

Дают пищу для размышлений и показания Н. И. Бухарина. Из них видно, что судили врага Сталина и врага Советской власти. Однако вдумчивый исследователь найдет в этих показаниях множество намеков, которые ставят под сомнение всю версию суда и следствия. Признавая свою принадлежность к контрреволюционному «правотроцкистскому блоку», Бухарин тут же говорил, что эта организация недостаточно сознавала свои цели и не ставила все точки над «и». Признавая  свое руководство в «блоке», Бухарин тут же отмечал, что именно как руководитель он не мог знать, чем занимались конкретные участники «блока». Заявив, что «блок» стремился к реставрации капитализма в СССР и что «мы все превратились в ожесточенных контрреволюционеров, в изменников, в шпионов, террористов..., мы превратились в повстанческий отряд» и т. п., Бухарин тут же решительно отвергал обвинения в конкретных преступлениях, таких, как убийство Кирова, Менжинского, Горького, Куйбышева. Столь же категорически он отрицал свою причастность к подготовке убийства Ленина в 1918 году, когда возглавлял фракцию «левых коммунистов». На протяжении всего процесса Бухарин утверждал, что никаким шпионажем не занимался и об актах шпионажа не знает. Подробно рассказав о своих связях с Троцким и о подготовке государственного переворота, Бухарин, несомненно, сознательно допустил множество противоречий в этих показаниях и, кроме того, решительно отвергал какую бы то ни было связь  своего «блока» с белогвардейскими и фашистскими организациями и с английской разведкой.

После признаний в самых немыслимых преступлениях Бухарин в своем последнем слове ясно сказал: «Признания обвиняемых не обязательны, признания обвиняемых есть средневековый юридический принцип». Все эти оговорки вызывали нескрываемое раздражение у обвинения и судейской коллегии. На одном из заседаний Ульрих не выдержал и воскликнул: «Пока вы еще ходите вокруг да около, ничего не говорите о преступлениях!»

12 марта, когда подсудимые произносили свое последнее слово, опять не обошлось без инцидентов. А. П. Розенгольц, лишь недавно признавшийся в самых  чудовищных преступлениях против СССР, сказал о своих заслугах перед страной и революцией. И дальше: «Я заслужил смертную казнь, но это не значит, что я не расстаюсь с болью с прекрасной Советской землей. Мы имеем такой подъем в Советском Союзе, какого не имеется нигде в мире... Впервые мы имеем жизнь полнокровную, блещущую радостью и красками»,— и запел «Широка страна моя родная...». Большинство присутствующих в зале — и  приглашенных, и чекистов

208                                                                                          Журнал «Знамя», №2, 1989 г.

 

вскочили, не зная, как себя вести. Розенгольц, не закончив песню, с рыданиями упал на свое место.

Ягода в краткой речи пытался все же отрицать, что принадлежал к руководству «блока» и был организатором убийства Кирова, хотя и признал другие свои преступления. Под конец он произнес громким срывающимся голосом прямо в микрофон: «Товарищ Сталин, товарищи чекисты, если можете, пощадите».

Бухарин не просил пощады.

Поздно вечером 12 марта суд удалился на совещание, продолжавшееся шесть часов. В 4 часа утра 13 марта заседание возобновилось, и крайне уставшие зрители, охранники и подсудимые заняли свои места. Москва была пустынна, возле Дома союзов — никого. Около 30 минут Ульрих читал приговор, который все выслушали стоя. Большинство подсудимых были приговорены к «высшей мере уголовного наказания — расстрелу»; Плетнев — к 25 годам заключения, Раковский и Бессонов — к 20 и 15 годам.

В ночь на 15 марта 1938 года Н. И. Бухарина, которого Ленин называл любимцем партии, А. И. Рыкова, бывшего председателя Совнаркома, и их товарищей по несчастью расстреляли. Известно, что Сталин почти всегда выслушивал рассказы руководивших расстрелами чекистов, если речь шла о тех лично ему знакомых людях, которых он явно или тайно ненавидел. Не будем останавливаться на том, как вели себя перед расстрелом многие видные большевики. Нервы выдержали далеко не у всех. Бухарин держался спокойно. Он попросил, однако, дать ему карандаш и лист бумаги, чтобы написать Сталину. Просьба была удовлетворена. Короткое письмо начиналось словами: «Коба, зачем тебе была нужна моя смерть?» Сталин всю жизнь хранил его в одном из ящиков своего письменного стола вместе с резкой запиской Ленина, вызванной грубым обращением с Крупской.

 

7

 

В 1936—1938 годах подавляющее большинство советских людей не сомневались, что в Доме союзов судят действительно врагов народа. Этому верили и такие 12—13-летние школьники, каким я тогда был, и такие люди, как Б. А. Гнедин.

Сегодня, когда Верховный Суд СССР, наконец, реабилитировал практически всех обвиняемых на московских «открытых» процессах и объявил, что никаких «параллельных» или «право-троцкистоких» центров не существовало, нет смысла подробно доказывать, что эти процессы были фальсифицированы, и приводить неувязки и противоречия, содержавшиеся в обвинительных материалах. Можно лишь выразить сожаление, что реабилитации состоялись только через 50 лет после гибели обвиняемых, хотя настойчивые требования пересмотреть грубые судебные фальсификации раздавались и в КПСС, и в международном коммунистическом движении еще с 1956 года.

Однако возникает вопрос: какие методы использовали Ежов и Ягода при подготовке фальсифицированных процессов, как удалось им добиться от обвиняемых нужных Сталину «показаний»?

Высказывалось предположение, что на суде в качестве обвиняемых выступали хорошо загримированные и специально подготовленные агенты НКВД. Это предположение решительно опровергают люди, присутствовавшие на процессе и хорошо знавшие многих обвиняемых,— Е. А. Гнедин, И. Г. Эренбург и некоторые другие, с которыми я беседовал в 60-е годы.

Слушая показания тех обвиняемых, которых он хорошо знал, Эренбург думал, что говорят они так под воздействием каких-то медицинских препаратов — тогда уже были известны средства и способы превратить на время весьма решительного человека в послушную марионетку. Возможно также, что следователи применяли гипноз и внушение.

Некоторые западные авторы не без основания предполагают, что на заключенных воздействовали различными идеологическими и психологическими методами. Эту версию проводит в своем написанном в 1940 году романе «Слепящая

209                                                                                          Журнал «Знамя», №2, 1989 г.

 

тьма», перевод которого недавно опубликован в журнале «Нева», Артур Кестлер. Следователи Иванов и Глеткин психологически готовят заключенного в тюрьму героя романа Рубашова, одного из крупнейших руководителей партии и Коминтерна, к участию в показательном судебном процессе. Кестлер признавал, что прототипом Рубашова послужил главным образом Бухарин, но у него есть также черты и Радека, и Пятакова.

Методы, о которых писал Кестлер, несомненно, применялись к части подсудимых. Вероятнее всего, именно таким образом удалось заставить Радека не только говорить, но даже активно помогать следствию в составлении сценария процессов. Бухарина трудно было убедить столь примитивным способом. Многое свидетельствует о том, что Бухарина шантажировали, прежде всего угрожая расправиться с молодой женой, с престарелым и больным отцом, а крохотного сына отдать в детский дом. В первые месяцы следствия семья Бухарина продолжала жить в своей кремлевской квартире, ему передавали записки от жены, книги из домашней библиотеки, фотографии сына. Все кончилось, когда Бухарин был сломлен и начал давать «нужные» показания. Жену его арестовали еще до начала процесса.

Однако главным орудием воздействия на большинство участников судебных процессов были пытки и истязания. Член ВКП(б) Н. К. Илюхов в 1938 году оказался в Бутырской тюрьме в одной камере с Бессоновым, осужденным на процессе «право-троцкистского блока». Бессонов рассказал Илюхову, которого хорошо знал по совместной работе, что перед процессом его сначала почти семнадцать суток заставляли стоять перед следователями, не давая спать и садиться,— это был пресловутый «конвейер». Потом стали методически избивать, отбили почки и превратили прежде здорового, крепкого человека в изможденного инвалида. Арестованных предупреждали, что пытать будут и после суда, если они откажутся от выбитых из них показаний.

Некоторым обещали не только сохранить жизнь, но и дать частичную свободу, направить на партийную, хозяйственную или советскую работу в районы Сибири и Дальнего Востока. Заверяли, что приговор будет простой формальностью, что их восстановят в партии, хотя, возможно, им и придется несколько лет работать под чужой фамилией. По свидетельству жены Я. Дробниса, такое именно обещание дали ее мужу при подготовке процесса «параллельного центра». Дробнис сумел передать об этом родным и просил их «не беспокоиться».

 

8

 

Выступая 5 марта 1937 года на Пленуме ЦК, Сталин говорил, что репрессиям нужно подвергать только активных троцкистов, тех, кто сохраняет верность Троцкому. «Среди наших товарищей,— заявил он,— имеется некоторое число бывших троцкистов, которые давно уже отошли от троцкизма и ведут с ним борьбу. Было бы глупо опорочивать этих товарищей» 1.

После опубликования этого выступления в газетах некоторые органы НКВД стали даже сокращать масштабы уже «запланированных» акций. Очень скоро пришли, однако, «разъяснения», и массовые репрессии возобновились с небывалой ранее интенсивностью. Фактически к концу 1937 года были арестованы почти все бывшие члены оппозиций, независимо от их теперешних взглядов.

Показательна в этом отношении судьба виднейшего большевика, члена ВРК в октябре 1917 года, одного из руководителей штурма Зимнего дворца, человека, арестовавшего Временное правительство, — В. А. Антонова-Овсеенко: герой Октября, командовавший позднее не только армиями, но и фронтами гражданской войны, был расстрелян в 1938 году.

Такая же судьба постигла и видного революционера Е. Эшбу, руководителя восстания трудящихся в Абхазии в 1921 году. Короткое время в 1926 году он примыкал к оппозиции, а затем открыто отошел от нее; работал на ответственных

__________________________

1 До  смерти  Сталина  вышло  тринадцать  томов  его  сочинений;  издание  не было завершено.  В  1967  году Гуверовскнй институт при  Станфордском  университете в Калифорнии довел издание до конца, опубликовав на русском языке 14—16-й тома, причем в том же оформлении. Приведенное высказывание Сталина опубликовано в 14-м томе.

210                                                                                          Журнал «Знамя», №2, 1989 г.

 

постах в тяжелой промышленности. В 1937 году Эшба был обвинен в троцкистской деятельности, арестован и погиб.

И Эшба, и Антонов-Овсеенко теперь полностью реабилитированы, так же как и А. К. Воронский — литературный критик и публицист. В середине 20-х годов Воронский участвовал в оппозиции, но порвал с ней.

Вместе с другими бывшими оппозиционерами погиб обладатель партийного билета № 1 Петроградского комитета РСДРП, революционер Г. Ф. Федоров, на Апрельской партийной конференции избранный членом ЦК РСДРП. К моменту ареста в 1937 воду он занимал пост управляющего Всесоюзным картографическим трестом.

Органы НКВД уничтожали участников не только троцкистской, зиновьевской и бухаринской оппозиций, но и более ранних. Были арестованы, например, почти все члены группы «демократического централизма» (1920—1921 годы). Репрессировали таких известных партийных деятелей, как Н. Осинский (в 1937 году он руководил ЦСУ), И. Стуков, И. К. Дашковский. Погибло большинство членов «рабочей оппозиции» (1920—1922 годы). Расстрелян А. Г. Шляпников, в дни Февральской революции один из виднейших руководителей Петроградской партийной организации, возглавлявший в трудное время эмиграции и ссылок в 1916 году Русское бюро ЦК. Шляпников вошел в первое Советское правительство Как народный комиссар труда, затем входил в Реввоенсовет Южного и Кавказского фронтов. Перед арестом он был председателем одного из облисполкомов, членом ЦИК СССР. Погиб и Е. Н. Игнатов, видный руководитель московских большевиков в дни Октября. В «рабочей оппозиции» он возглавлял особую группу «игнатовцев», но еще в 20-е годы отошел от всякой оппозиции; в середине 30-х годов работал директором Высших курсов советского строительства при ВЦИК и ЦИК СССР. Органы НКВД физически уничтожили и А. С. Киселева, профессионального революционера с 1898 года, до революции члена ЦК РСДРП, а с 1924 по 1938 год секретаря ВЦИК. Такая же судьба постигла бывшего члена «рабочей оппозиции» Н. А. Кубяка, в 20—30-е годы секретаря ЦК ВКП(б), наркома земледелия, председателя Всесоюзного Совета   по делам   коммунального  хозяйства.

Были арестованы и в большинстве уничтожены все участники группы Сырцова — Ломинадзе, а тем более группы Рютина. В союзных республиках массовые репрессии были направлены против тех членов партии, которые обвинялись когда-то в «национал-уклонизме». Разумеется, Сталин не преминул расправиться и со своим личным врагом, одним из виднейших грузинских большевиков, П. Г. Мдивани: в 1936 году он был арестован и расстрелян. В 30-е годы Мдивани был заместителем Председателя Совнаркома Грузинской ССР.

Одновременно с арестами бывших участников внутрипартийных оппозиций органы НКВД провели в 1935—1937 годах массовые аресты еще сохранившихся в живых бывших членов других партий. Лишь единицы из бывших эсеров, бундовцев, меньшевиков, кадетов, дашнаков, мусаватистов, анархистов не прошли в 1920—1930 годы через тюрьмы. Многие и в середине 30-х годов работали в небольших городах на положении ссыльных. Поддерживая между собой дружеские связи или переписку, они не вели, однако, никакой политической, а тем более антисоветской деятельности (я не имею в виду в данном случае таких бывших меньшевиков, как А. Я. Вышинский, которые и за страх, и за совесть служили Сталину).

Были арестованы бывшие видные руководители партии левых эсеров М. А. Спиридонова, Б. Камков, И. А. Майоров, А, А. Измаилович, И. К. Каховская, один из руководителей партии правых  эсеров,  А.   Гоц, эсер  К.  Гогуа и другие.

Не пощадили и многих стариков народовольцев. Почти сразу же после убийства Кирова было ликвидировано Общество бывших политкаторжан и ссыльнопоселенцев и закрыт журнал этого общества «Каторга и ссылка». В первую очередь хватали тех, кто до революции был связан с террористической деятельностью. В 1935 году были арестованы А. В. Прибылов и Н. М. Салона. Репрессировали и народовольцев, никогда не занимавшихся террором. Попала в заключение дея-

211                                                                                          Журнал «Знамя», №2, 1989 г.

 

тельница «Южно-русского рабочего союза» Е. Н. Ковальская, постоянный член редколлегии «Каторги и ссылки». Ряд других народовольцев (В. И. Сухомлин, А. И. Прибылова-Корба) арестовали позднее. Почти все они погибли. Среди реабилитированных в 1956—1957 годах мне довелось встретить только одного бывшего меньшевика, фамилию которого я забыл, одну бывшую анархистку — З. Б. Гандлевскую и левую эсерку И. К. Каховскую, которая незадолго до своей смерти оставила друзьям краткие воспоминания о страшных годах, проведенных ею в сталинских тюрьмах и лагерях.

Был арестован и расстрелян видный публицист и русский политический деятель, один из руководителей кадетской партии Н. В. Устрялов, идеолог так называемого «сменовеховства». В 20-е годы Устрялов жил в Харбине, еще с 1921— 1922 годов пропагандировал среди эмигрантов идею возвращения на родину. Он работал на КВЖД директором советской библиотеки. После захвата Маньчжурии Японией многие сотрудники КВЖД вернулись в Советский Союз. Вернулся и Устрялов...

Немало представителей других партий, арестованных тогда органами НКВД, не только давно изменили свои прежние взгляды, но и вступили в ВКП(б), участвовали на стороне большевиков в гражданской войне и работали потом на ответственных постах в государственном и партийном аппаратах, в Коминтерне (В. Ф. Малкин, Г. Закс, А. П. Колегаев, Ф. Ю. Светлов, Е. Ярчук, Г. Б. Сандомирский, В. Шатов и другие).

Уже не было каких-либо открытых судебных процессов, об арестах бывших членов всех антибольшевистских партий почти никогда не сообщалось в печати.

Естественно, возникает вопрос: что побудило Сталина физически уничтожить всех бывших оппозиционеров и членов других партий, не представлявших какой-либо опасности для Советской власти?

Уничтожение прежних противников не было продиктовано боязнью образования новой и более опасной оппозиции. Отчасти то была просто политическая месть. В 20-е годы у Сталина не было достаточно влияния и власти, чтобы расправиться со своими оппонентами, часто весьма резко говорившими и писавшими о нем. Терпеливо ожидая своего часа, он лишь формально принял капитуляцию большинства оппозиционеров, явно двурушничал: говорил одно, а готовился сделать другое. И немедленно уничтожил всех бывших оппозиционеров, как только почувствовал себя достаточно сильным для этого. В свою очередь, разгром и физическое уничтожение бывших оппозиционеров, обвиненных в шпионаже, измене родине, вредительстве, позволили Сталину еще больше укрепить свою власть и влияние. Но главное заключалось, конечно, не в мстительности Сталина.

Организуя политические процессы над бывшими оппозиционерами, людьми, которые были частично скомпрометированы перед партией, людьми, в чью виновность, казалось бы, нетрудно поверить, людьми, растерявшими связи с партией и народом и поэтому беззащитными перед Сталиным, он стремился создать в стране обстановку чрезвычайного положения, запугать народ и партию, заставить всех поверить в существование разветвленной сети врагов и шпионов и на этом основании получить в свои руки чрезвычайные полномочия в качестве «спасителя» Советского государства.

Немалое значение имело и стремление свалить на «врагов народа» все политические и экономические трудности. Любому деспоту, насаждающему культ своей личности, нужен козел отпущения. Если в 1928—1932 годах таким козлом отпущения были кулаки и «буржуазная интеллигенция», то в середине 30-х годов — бывшие члены различных оппозиций.

Логика борьбы за власть в стране и в партии, логика преступления вела Сталина к уничтожению под прикрытием политических процессов 30-х годов основных кадров партии и государства, всех неугодных ему деятелей науки, культуры, независимо от того, принимали они участие в каких-либо оппозициях или нет. Все происшедшее до сих пор было только прологом и прикрытием еще более страшной и массовой террористической кампании.

Одним из тех, уничтожить кого Сталин стремился особенно настойчиво, был, как это легко понять, Троцкий.

212                                                                                          Журнал «Знамя», №2, 1989 г.

 

На первом же московском «открытом» судебном процессе в августе 1936 года Троцкий был заочно приговорен к смертной казни. В это время он жил еще в Норвегии, и формально ему было запрещено заниматься политической деятельностью. Однако, узнав первые подробности о московском процессе, Троцкий сразу же нарушил этот запрет: делал заявления для печати, направлял телеграммы в Лигу Наций, посылал обращения к различным митингам. Правительство Норвегии немедленно предложило Троцкому покинуть страну. Однако ни одна страна Запада не хотела пускать его. Только в конце декабря Мексика дала согласие предоставить Троцкому политическое убежище. В глубокой тайне, под охраной, не на пассажирском судне, а на танкере, нанятом норвежским правительством, Троцкий с женой отплыл в Мексику. Он прибыл туда 9 января, а через две недели в Москве начался процесс «параллельного центра», на котором среди обвиняемых преобладали бывшие троцкисты.

В Мексике Троцкий развернул бурную деятельность, однако она находила очень слабое отражение в мировой прессе, ибо он не был популярен ни в буржуазных, ни в либеральных, ни в социал-демократических, ни тем более в коммунистических кругах. К тому же Троцкий не слишком-то понимал, что происходит в Москве, и в своих оценках часто выдавал желаемое за действительное.

Едва в Москве завершился последний большой «открытый» процесс, Сталин поставил перед НКВД задачу — уничтожить Троцкого. Для убийства Троцкого, а также для расправы с некоторыми дипломатами и разведчиками, оставшимися в 1936—1938 годах за границей, в системе НКВД был создан специальный отдел. В начале 1938 года в одной из французских больниц после успешно проведенной операции аппендицита при странных обстоятельствах умер сын Троцкого Лев Седов. Был арестован и вскоре погиб его второй сын, Сергей, который был далек от политики и отказался выехать с отцом за границу. В это же время по всем лагерям прошли массовые расстрелы троцкистов — и бывших, и тех, кто сохранял верность Троцкому и содержался в заключении еще с конца 20-х годов. В живых почти никого не осталось.

Зимой 1938/39 годов Троцкий занимался организацией нового, IV Интернационала. Его сторонникам удалось собрать учредительный конгресс, однако фактически это было весьма узкое собрание троцкистов — всего около 20 человек представляли несколько стран. Троцкий не мог присутствовать на этом собрании, которое состоялось тайно неподалеку от Парижа и продолжалось только один день — с утра до вечера без перерыва.

Судьба самого Троцкого была трагична. Охота за ним продолжалась, в ней приняли участие и некоторые видные мексиканские коммунисты. Дом Троцкого в Койоакане, превращенный в настоящую крепость, постоянно охранялся. Однажды его обстреляла из пулеметов, а потом атаковала группа, возглавляемая мексиканским художником, коммунистом Сикейросом. Нападавшие сумели разоружить охрану и на 20 минут захватить дом. Троцкий и его жена спрятались в темной комнате. Нападение удалось отбить, дом стали охранять более тщательно, вокруг возвели новые укрепления. В это время в ближайшее окружение Троцкого был уже внедрен молодой испанский коммунист Рамон Меркадер, выдававший себя за американского коммерсанта. 20 августа 1940 года Меркадер смертельно ранил Троцкого ударом ледоруба, который пронес под пальто в его кабинет. Убийца был схвачен и после длительного судебного процесса приговорен к 20 годам тюремного заключения. Руководивший операцией полковник НКВД и мать убийцы, также принимавшая участие в подготовке этого террористического акта, сумели скрыться.

Рамону Меркадеру было присвоено звание Героя Советского Союза, его мать награждена орденом Ленина, ее принимал лично Берия. Руководитель операции получил генеральский чин, и Сталин сказал, что, пока он жив, ни один волосок не упадет с головы этого чекиста. В данном случае Сталин отступил от своего правила уничтожать всех тех, «кто знал слишком много».

213                                                                                          Журнал «Знамя», №2, 1989 г.

 

 

УДАР   ПО   ОСНОВНЫМ   КАДРАМ   ПАРТИИ

И   ГОСУДАРСТВА   (1937-1938   ГОДЫ)

 

1

 

В течение 1937 и 1938 годов поток репрессий неизменно нарастал, принимая все более массовый и зловещий характер, хотя уже в первые месяцы 1937 года большая часть бывших «левых» и «правых», которых было, по-видимому, 50—60 тысяч, находилась в заключении, а многие из них были расстреляны.

Не делая уже почти никакой разницы между участниками той или иной оппозиции и их бывшими оппонентами, между людьми, когда-то выступавшими против политики Сталина, и людьми, которые активно способствовали его выдвижению и сами приложили руки к политическому террору, органы НКВД, руководимые и направляемые Сталиным, начали организованное и планомерное истребление основных кадров партии и государства.

Тяжелый удар был нанесен прежде всего по Центральному Комитету ВКП(б). К началу 1939 года по всякого рода клеветническим обвинениям было арестовано 110 из 139 членов и кандидатов в члены ЦК, избранного XVII съездом партии. Все они были вскоре физически уничтожены.

Так, например, был выведен из Политбюро и снят со всех ответственных постов крупнейший партийный деятель В. Я. Чубарь. Его направили на второстепенную работу в Соликамск, а через несколько месяцев арестовали и расстреляли. Член Политбюро С. В. Косиор был первым секретарем ЦК КП(б) Украины. После массовых репрессий в этой республике он был обвинен в недостатке бдительности и отстранен от работы на Украине. Назначенный заместителем председателя СНК СССР, он вскоре был арестован и 26 февраля 1938 года расстрелян. Был расстрелян также кандидат в члены Политбюро, популярный партийный деятель П. П. Постышев, второй секретарь ЦК КП(б)У. Погиб и кандидат в члены Политбюро Р. Эйхе, первый секретарь Западно-Сибирского крайкома партии, назначенный в 1937 году наркомом земледелия СССР. В мае 1937 года был арестован и расстрелян кандидат в члены Политбюро и заместитель председателя CHK CCP Я. Рудзутак.

Расстреляли многих ответственных работников аппарата ЦК — заведующего отделам науки К. Я. Баумана, в прошлом секретаря и члена Оргбюро ЦК; заведующего сельхозотделом Я. А. Яковлева, в прошлом наркома земледелия; заведующего отделом печати и издательств Б. М. Таля; заведующего отделом агитации и пропаганды ЦК А. И. Стецкого и других.

Погиб известный коммунист А. М. Назаретян, назначенный в 1922 году по совету Ленина помощником Сталина и работавший в 30-е годы в Комиссии Советского контроля и в Бюро жалоб при ЦК ВКП(б).

Вместе с аппаратом ЦК партии был разгромлен и аппарат Комиссии Партийного контроля. Большая часть членов КПК, избранных XVII съездом партии, была арестована (И. М. Беккер, Н. С. Березин, В. С. Богушевский, С. К. Брикке, Е. Б. Генкин,М. Л. Грановский, В. Я. Гроссман, Ф. И. Зайцев, Н.Н. Зимин, М. И. Кохиани, А. А. Левин, И. А. Лычев, Ж. И. Меерзон, К. Ф. Пшеницын, Н, Н. Рубенов, А. А. Френкель и другие). Никто из них не остался в живых.

Одновременно с членами ЦК, КПК и Ревизионной комиссии ЦК арестовали и большинство инструкторов ЦК и КПК и технических работников центральных партийных учреждений.

Тяжелые репрессии обрушились на центральные советские и хозяйственные органы. Арестовали большую часть членов Президиума ЦИК СССР и ВЦИКа. О судьбе попавшего в опалу секретаря ЦИК СССР и ВЦИК Авеля Енукидзе уже говорилось. Исключенный из состава ЦК ВКП(б) и назначенный на второстепенный пост в управлении курортами страны, Енукидзе был в 1937 году арестован и после короткого закрытого суда расстрелян. Аресты членов ЦИК СССР санкци-

214                                                                                          Журнал «Знамя», №2, 1989 г.

 

онировал, как правило, сам «всесоюзный староста» и председатель ЦИК, а затем Президиума Верховного Совета СССР М. И. Калинин. Во время одного из заседаний ЦИК в 1937 году секретарша Калинина вызывала из его кабинета поочередно четырех членов ЦИК, и Калинин, рыдая, подписывал санкцию на их арест, который производился оперативной группой НКВД в соседней комнате1.

Был разгромлен аппарат Госплана СССР. Погиб долгие годы возглавлявший его опытный партийный и хозяйственный руководитель В. И. Межлаук. Арестовали и его преемника Г. И. Смирнова, которому в 1937 году исполнилось всего 34 года. Расстреляли заместителя председателя Госплана СССР Э. И. Квиринга, а также старейшего деятеля партии, долгое время работавшего в Госплане Г. И. Ломова (Оппокова).

Были арестованы и погибли заместители председателя Совнаркома СССР В.Шмидт и Н. К. Антипов, председатель Совнаркома РСФСР Д. Е. Сулимов, его заместители Д. З. Лебедь, С. Б. Зозноченко и Т. Рыскулов.

Были арестованы и погибли наркомы СССР: оборонной промышленности — М. Л. Рухимович, легкой промышленности — И. Е. Любимов, лесной промышленности — С. С. Лобов, внутренней торговли — И. Я. Вейцер, здравоохранения — Г. Н. Каминский, зерновых и животноводческих совхозов — М. И. Калманович и Н. Н. Демченко, водного транспорта — Н. И. Пахомов, машиностроения — А. Брускин, заготовок — Н. Попов, председатель Комитета по строительству С. Л. Лукашин, председатель правления Госбанка СССР Л. Е. Марьясин.

Были расстреляны известный партийный работник, руководивший Комитетом по кинематографии, Б. З. Шумяцкий; нарком юстиции РСФСР и СССР, активный участник Октябрьской революции Н. В. Крыленко; выдающийся деятель партии, один из руководителей вооруженного восстания в Петрограде А. С. Бубнов, с 1929 по 1937 год нарком просвещения РСФСР. Погибло и большинство других наркомов РСФСР.

Возглавляемые арестованными наркоматы подверглись настоящему разгрому — репрессировали всех ведущих работников. На основании версии о «шпионско-вредительской группе» в наркомате тяжелой промышленности, руководимой якобы заместителем наркома Пятаковым, органы НКВД арестовали и других заместителей наркома — А. П. Серебровского, А. И. Гуревича и О. П. Осипова-Шмидта; начальников управлений и отделов и членов коллегии К. А. Неймана, А. Ф. Толоконцева, И. В. Косиора, А. И. Зыкова, Ю. П. Фигатнера, С. С. Дыбеца, Е. Л. Бродова и других. То же произошло и во всех других наркоматах СССР и РСФСР. Погибли такие известные и авторитетные деятели партии и государства, как Ш. З. Элиава, Н. П. Брюханов, А. М. Лежава, А. Б. Халатов, Пауль Орас, В. П. Милютин, К. П. Сомс, В. И. Полонский, В. Нанейшвили, М. В. Баринов, И. И. Тодорский, В. А. Кангелари, С. С. Одинцов, В. А. Трифонов, И. И. Радченко, М. М. Майоров, Г. И. Благонравов, А. И. Муралов. Все это были активные участники революционной борьбы в России, «генералы» советской индустрии, главные деятели первой и второй пятилеток.

Жестокой чистке подвергся в 1937—1939 годах аппарат Наркоминдела. Погибли заместители наркома Левон Карахан и Б. С. Стомоняков, арестованы заведующие отделами А. В. Сабинин, А. Ф. Нейман, М. А. Плоткин, А. В. Фихнер, Е. А. Гнедин и другие. Вызвали в Москву и арестовали многих послов и атташе СССР в разных странах — К. Юренева, М. А. Карского, Е. В. Гиршфельда, В. X. Таирова, Богомолова, Г. А. Астахова, И. С. Якубовича и других.

В тюрьме оказался дипломат М. Розенберг, немало сделавший для франко-советского сближения. Погибли дипломаты В. В. Егорьев и Б. Миронов-Корнев. Объявлены вне закона посол СССР в Болгарии Ф. Ф. Раскольников и посол СССР в Греции А. Г. Бармин, отказавшиеся вернуться на верную гибель в Москву. Репрессии затронули также, многих корреспондентов ТАСС и советских газет за границей.  

__________________________

1Свидетельство   П.   Аксенова,   председателя   Казанского   горсовета   и  члена   ЦИК СССР, также арестованного в кабинете Калинина. Отец писателя Василия Аксенова, муж писательницы Е. С. Гинзбург, он остался жив после семнадцати лет заключения.

215                                                                                          Журнал «Знамя», №2, 1989 г.

 

1937—1938-й были временем не только массовых арестов, но и самоубийств. Так, считая себя обреченным, покончил с собой заместитель заведующего отделом агитации и пропаганды ЦК Н. Н. Рабичев.

В феврале 1937 года не стало одного из популярнейших руководителей партии Серго Орджоникидзе. Видный деятель революционного подполья, активный участник Октябрьской революции и гражданской войны, Орджоникидзе был в 1937 году членом Политбюро и наркомом тяжелой промышленности.

В опубликованном 19 февраля того года Правительственном сообщении говорилось, что Орджоникидзе скоропостижно скончался 18 февраля в 17 часов 30  минут у себя на квартире от паралича сердца. Опубликовали также подробное медицинское заключение. Только на XX съезде КПСС было официально объявлено, что Орджоникидзе покончил жизнь самоубийством. Виновны в этой трагедии прежде всего Сталин, Ежов и Берия.

Не решаясь прямо предъявить Орджоникидзе какие-либо обвинения, Сталин стремился деморализовать его. Был арестован старший брат Серго — Папулия. Фальсифицированные показания брата передали Орджоникидзе в день его рождения. Почти ежедневно он узнавал о расстреле кого-либо из своих друзей и добрых знакомых. Массовые аресты прошли и в системе тяжелой промышленности, органы НКВД обходились на этот раз без санкции наркома, которую Серго отказывался давать и которую давали Сталин или Молотов. После этого Сталин пристыдил Орджоникидзе, направив ему вырванные под пытками ложные показания. «Товарищ Серго,— писал он в сопроводительной записке,— почитай, что о тебе пишут».

Орджоникидзе, однако, не очень-то верил всем этим показаниям и горячо протестовал против арестов в системе тяжелой промышленности. В некоторых случаях он поручал инспекторам своего наркомата проверить на месте обоснованность тех или иных обвинений. Тем не менее по предложению Сталина Политбюро поручило именно Орджоникидзе сделать на ближайшем Пленуме ЦК доклад о вредительстве в промышленности. Сталин пошел даже на такую провокацию, как обыск в кремлевской квартире Орджоникидзе. И. Дубинский-Мухадзе писал в своей книге об Орджоникидзе, что, узнав об обыске, оскорбленный и разгневанный Серго стал звонить Сталину. Звонил всю ночь. Дозвонился только под утро и услышал в ответ: «Это такая организация, что и у меня может сделать обыск. Ничего особенного...» Утром 17 февраля Орджоникидзе с глазу на глаз несколько часов разговаривал со Сталиным. Был и еще один разговор, безудержно гневный, с взаимными оскорблениями, бранью на русском и грузинском языках.

Некоторые из старых большевиков выдвигали позднее версию об убийстве, а не самоубийстве Серго. Думается,   нельзя считать эту версию   убедительной.

Как свидетельствовала жена Орджоникидзе Зинаида Гавриловна, вечером 17 февраля он работал в наркомате. На следующий день не вышел к завтраку, даже не оделся и просил, чтобы никто не входил к нему. Все время что-то писал. Днем в квартиру пришел Г. Гвахария, друг Серго, но тот его не принял, велел лишь накормить в столовой, а сам отказался и от обеда. Обеспокоенная Зинаида Гавриловна позвала к себе сестру, Веру Гавриловну. Начинало темнеть. Решив еще раз проведать мужа. Зинаида Гавриловна, проходя через гостиную, зажгла свет. В этот момент в спальне раздался выстрел. Вбежав туда, Зинаида Гавриловна увидела мужа,    в окровавленном белье лежавшего на кровати.   Он был  мертв.

В квартире, кроме «черного» хода, которым все пользовались, был и парадный, не только закрытый, но и заставленный книжными шкафами, вел он в гостиную, так что незаметно пройти через него никто не мог — Зинаида Гавриловна как раз в момент выстрела была в гостиной.

Она немедленно позвонила Сталину, который жил в квартире напротив. Он пришел не сразу — сначала собрал членов Политбюро. В спальню вбежала и Вера Гавриловна; увидев на письменном столе листки, исписанные бисерным почерком Серго, она схватила их и зажала в руке,— читать, конечно, не могла. Когда, в спальню в сопровождении Молотова, Ворошилова и других членов Полит-

216                                                                                          Журнал «Знамя», №2, 1989 г.

 

бюро вошел Сталин, он сразу вырвал эти листки у Веры Гавриловны. Рыдая, Зинаида Гавриловна воскликнула: «Не уберегли Серго ни для меня, ни для партии!» «Молчи, дура»,— оборвал ее Сталин.

Приведу воспоминания об этом трагическом дне Константина Орджоникидзе, младшего брата Серго, оставшегося в живых после 16-летнего заключения. Его вызвали сразу после гибели Серго.

«Я поспешил в спальню, но мне преградили путь и не допустили к покойнику. Я вернулся в кабинет ошеломленный, не понимая, что произошло. Потом пришли Сталин, Молотов и Жданов. Они прошли сначала в столовую. У Жданова на лбу была черная повязка. Вдруг из кабинета Серго увели Гвахария, почему-то через ванную комнату. После этого Сталин, Молотов и Жданов прошли в спальню. Там постояли они у покойника, потом все они вместе вернулись в столовую. До меня донеслись слова, сказанные Зинаидой Гавриловной: «Об этом надо опубликовать в печати». Сталин ей ответил: «Опубликуем, что умер от разрыва сердца». «Никто этому не поверит,— возразила Зинаида Гавриловна. Далее она добавила: — Серго любил правду и нужно опубликовать правду». «Почему не поверят? Все знали, что у него больное сердце, и все поверят».— Так закончил Сталин этот диалог...

Спустя некоторое время в столовой собрались члены Политбюро и ряд других высокопоставленных лиц. Появился и Берия. Зинаида Гавриловна назвала Берию негодяем. Она направилась к Берии и пыталась дать ему пощечину. Берия сразу после этого исчез и больше на квартире Серго не появлялся...

Зинаида Гавриловна обратилась к Ежову и Паукеру и просила сообщить родственникам в Грузию, а также чтобы на похоронах присутствовал старший брат Папулия. Ежов на это ответил: «Папулия Орджоникидзе находится в заключения, и мы считаем его врагом народа, пусть отбывает наказание, можно оказать ему помощь теплой одеждой и питанием. Остальным родственникам мы сообщим, дайте только адреса».

Я дал им адреса брата Ивана и сестры Юлии, а также жены Папулии — Нины.

Поздно вечером приехал Емельян Ярославский. Увидев покойника, он упал в обморок. С трудом уложили его на диван. Когда Ярославский пришел в себя, его на машине отправили домой. После этого приехал Семушкин. День был выходной, он отдыхал на даче в Тарасовке. Увидев страшную картину, Семушкин стал буйствовать. Пришлось, чуть ли не связанным, силой отправить его домой.

Секретарь Серго Маховер, пораженный виденным, произнес запомнившиеся мне слова: «Убили, мерзавцы!»...

Через некоторое время начались усиленные аресты... Арестовали Семушкина с женой и многих работников Наркомтяжпрома, близко соприкасавшихся с Серго. Арестовали Нину Орджоникидзе — жену нашего старшего брата Папулии (Павла) Орджоникидзе. Вместе с ней арестовали и другого нашего родственника — Г. А. Орджоникидзе. Наконец, 6 мая 1941 года арестовали и меня».

Несколько раз пыталась Н. К. Крупская защитить от репрессий многих хорошо знакомых ей партийцев. Так, на июньском Пленуме ЦК ВКП(б) 1937 года она протестовала против ареста члена ЦК И. Пятницкого, объявленного НКВД провокатором царской охранки. Говорила, что Пятницкий был деятелем большевистского подполья, отвечал за технику связи с Россией из-за границы и по его линии в партии не было ни одного провала. Протест оставили без внимания.

Лишь в отдельных случаях Крупская смогла добиться освобождения тех или иных партийных работников. Именно в результате ее энергичного вмешательства был освобожден И. Д. Чугурин, который 3 апреля 1917 года вручил партийный билет В. И. Ленину.

Вскоре, однако, на протесты Крупской органы НКВД перестали обращать внимание. Когда на ежегодном траурном заседании памяти Ленина она, спросила Ежова о судьбе ряда известных ей товарищей, он, не ответив, отошел в сторону. Умерла Крупская в самом начале 1939 года. Хоронили с почестями. Урну с прахом несли члены Политбюро во главе со Сталиным. На следующий

217                                                                                          Журнал «Знамя», №2, 1989 г.

 

день на квартире и даче Крупской был произведен тщательный обыск и большая часть архива изъята. Издательство Наркомпроса получило директиву: «Ни одного слова больше не печатать о Крупской». Имя ее было предано почти полному забвению. Под разными предлогами книги Крупской убирали с библиотечных полок. В экспозициях на выставке, посвященной созданию «Искры», даже ни разу не упоминалось о работе Крупской в этой газете.

Надо сказать, что многие старейшие члены партии, долгие годы работавшие рядом с Лениным, а нередко и дружившие с ним семьями, не подверглись репрессиям. Однако все они были отстранены от участия в руководстве партией, терроризированы и, конечно, не оказывали влияния на ход событий. О большинстве из них вообще забыли. Здесь можно назвать Г. М. Кржижановского, Ф. Я. Кона, П. А. Красикова, В. Д. Бонч-Бруевича, Н. И. Подвойского, А. Е. Бадаева, Д. З. Мануильского, М. К. Муранова, Ф. И. Самойлова, Н. А. Семашко, Н. И. Шварц, А. М. Коллонтай, Е. Д. Стасову, Л. А. Фотиеву.

Вот, к примеру, судьба Г. И. Петровского, близкого соратника Ленина, большевистского депутата Государственной Думы, председателя ЦИК Украины и самого первого председателя ЦИК СССР1. Арестовали его старшего сына Петра, героя гражданской войны, недавнего редактора «Ленинградской правды». Исключили из партии и сняли с должности командира Московской пролетарской дивизии младшего сына — Леонида. Погубили мужа дочери — С. А. Зегера, председателя Черниговского исполкома. В конце 1938 года Г. И. Петровского неожиданно вызвали в Москву к Сталину. Тот грубо обругал Петровского, и его тут же, обвинив в связях с «врагами народа», сняли со всех его постов. На XVIII съезде партии Петровский не был избран в ЦК. Долгое время он вообще не мог найти никакой работы и только перед войной получил должность заместителя, директора Музея Революции по хозяйственной части.

Другой пример — судьба поэта-большевика и близкого соратника Ленина Демьяна Бедного. В 30-е годы его перестали печатать. На антифашистском памфлете Демьяна Бедного, предназначенном для «Правды», Сталин сделал пометку: «Передайте этому новоявленному «Данте», что он может перестать писать». В августе 1938 года поэта исключили из партии, а затем из Союза писателей. До самого начала войны перед ним были закрыты двери редакций всех газет и журналов.

В то же время многие лично близкие Ленину люди подверглись репрессиям. Еще в 1935 году был арестован Н. А. Емельянов — питерский рабочий, который прятал Ленина в шалаше у Разлива и помог сохранить его жизнь.

Емельянов был уже на пенсии. По свидетельству Снегова, Крупская со слезами вымолила у Сталина обещание не казнить этого старейшего большевика. Однако его не отпустили на свободу — держали в заключении и ссылке почти 20 лет. Были арестованы жена Емельянова и сыновья Кондратий, Николай и Александр — в 1917 году они, тогда мальчики, помогали укрывать Ленина в Разливе.

Погиб в годы террора А. В. Шотман, старый большевик, руководивший в 1901 году знаменитой «Обуховской обороной» — одним из первых массовых выступлений русского пролетариата. Летом 1917 года Шотман был единственным связным между Лениным и ЦК партии. Партия поручила Шотману не только охрану Ленина в подполье, но и организацию его переезда из Разлива в Финляндию.

Был арестован известный швейцарский социалист, затем коммунист, деятель международного рабочего движения Фриц Платтен. В 1917 году Платтен оказал русской революции неоценимую услугу, организовав переезд Ленина и других русских эмигрантов через Германию в Россию. Он сопровождал Ленина в этой поездке и затем активно участвовал в революционной борьбе в России. В январе 1918 года, когда Ленин возвращался с солдатского митинга, ехавший с ним в машине Платтен прикрыл его собой от пуль террористов и был ранен. С 1923 года Платтен постоянно жил в Советской России, она стала его второй родиной.

________________________

1 При создании СССР в декабре 1922 года приняли решение иметь не одного, а четырех равноправных председателей ЦИК, каждый из которых должен был работать на этом посту три месяца в году.

218                                                                                          Журнал «Знамя», №2, 1989 г.

 

В 1937 году он и его жена, работавшая в Коминтерне, были арестованы. Платтен сидел в тюрьмах царской России, боярской Румынии, в каторжной ковенской тюрьме, в застенках Петлюры, в тюрьмах Швейцарии. Умер в лагере для инвалидов «Каргопольлага» — там он заготовлял дранку и плел корзины.

В 1937 году был расстрелян еще один ближайший соратник Ленина — Я. С. Ганецкий, в прошлом видный деятель российского и международного рабочего движения, которого Ленин лично рекомендовал в члены партии. Именно Ганецкий добился освобождения Ленина, арестованного в августе 1914 года в Австрии по обвинению в шпионаже в пользу России. Это был произвол местных властей, но в условиях только что начавшейся первой мировой войны дело могло плохо кончиться для Ленина. Ганецкий помогал проезду Ленина через Германию, встречал его в Швеции, обеспечил дальнейший проезд в революционный Петроград. В последние годы жизни Ганецкий был директором Музея Революции в Москве.

Погиб С. И. Канатчиков, который входил в созданный Лениным в 1895 году «Союз борьбы за освобождение рабочего класса». Погиб Эйно Рахья, связной ЦК партии, который в октябре 1917 года охранял Ленина. В решающую ночь перед началом Октябрьского вооруженного восстания именно Рахья сопровождал Ленина с конспиративной квартиры в Смольный. По дороге юнкера дважды задерживали Ленина, спасла его от ареста находчивость Рахьи. Обеспечивал он безопасность Ленина и в начале октября, когда тот нелегально возвращался из Финляндии в Петроград. В середине 30-х годов Рахья, один из основателей Коммунистической партии Финляндии, был на политработе в Красной Армии.

Сталин не щадил не только тех, кто по старости и болезни уже давно вышел на пенсию,— был арестован, например, Н. Ф. Доброхотов, участник многих партийных съездов, пенсионер с 20-х годов. Сталин не щадил и мертвых. Одни из них были посмертно объявлены «врагами народа», другие преданы несправедливому забвению. Огульной критике подвергся, например, П. И. Стучка, нарком юстиции в первом Советском правительстве. В конце 1918 года Стучка возглавил правительство Советской Латвии, а после падения Советской власти в Прибалтике работал в Москве на ответственных постах. Умер он еще в 1932 году, похоронен на Красной площади; через несколько лет его объявили носителем враждебной идеологии в области правовой науки.

С крайней неприязнью относился Сталин и к крупному государственному и партийному деятелю, ближайшему соратнику Ленина С. И. Гусеву. Его в 1933 году похоронили с воинскими почестями на Красной площади. А вскоре имя Гусева было вычеркнуто из истории партии и из истории гражданской войны; многих его родственников и друзей арестовали.

Перестало упоминаться имя знаменитого большевика-подпольщика Камо (С. А. Тер-Петросяна), погибшего в 1922 году. Скромный памятник на могиле Камо в центре Тбилиси снесли, сестру Камо арестовали. Был арестован и погиб брат Я. М. Свердлова — В. М. Свердлов. Были преданы забвению такие видные большевики, как Л. Б. Красин, В. П. Ногин, Г. В. Чичерин, А. В. Луначарский и многие другие. Более трагичная судьба выпала Авениру Ноздрину. Председатель первого в России Иваново-Вознесенского общегородского Совета рабочих депутатов, он был убит в заключении в возрасте 76 лет.

 

2

 

Страшная волна репрессий прокатилась в 1937—1938 годах по всем областям и республикам. В РСФСР было разгромлено до 90 процентов обкомов партии и облисполкомов, а также большинство городских, окружных и районных партийных и советских организаций. Иногда арестовывали подряд несколько составов обкома партии. Среди десятков тысяч арестованных и погубленных работников партийного и советского аппаратов было немало широко известных деятелей партии, членов и кандидатов в члены ЦК ВКП(б): секретари обкомов партии Л. И. Картвелишвили, И. М. Варейкис, И. П. Носов, Н. Н. Колотилов, А. И. Криницкий, А. И. Угаров, Ф. Г. Леонов, В. В. Птуха, И. Д. Кабаков, К. В.

219                                                                                          Журнал «Знамя», №2, 1989 г.

 

Рындин, Д, А. Булатов, П. И. Смородин, В. П. Шубриков, Б. П. Шеболдаев, Э. К. Прамнэк, М. И. Разумнов, И. В. Слинкин, И. П. Румянцев, М. С. Чудов, М. Е. Михайлов, Н. М. Осьмов, П. А. Ирклис, А. С. Калыгина, Я. Г. Сойфер, Г. Байтуни, И. И. Иванов, Н. Д. Акилинушкин, Б. П. Беккер, Б. И. Рябинин, Г. П. Раков, П. М. Тонигин, С. П. Коршунов, В. Я. Симочкнн, А. Я. Столяр, С. М. Соболев, С. М. Савинов, В. Я. Симякин и многие другие. Вместе с ними погибли председатели облисполкомов Г. М. Кругов, Н. И. Пахомов, П. И. Струппе, Ян Полуян. Ф. И. Андрианов, С. Б. Агеев, М. Л. Волков, Н. И. Журавлев, В. В. Иванов, И. Ф. Новиков, А. Н. Буров, Д. А. Орлов, И. Н. Пивоваров, Г. Д. Ракитов, И. И. Рещиков, А. А. Шпильман, И. Ф. Гусихин, Я. Я. Смирнов, председатель Ленсовета И. Ф. Кодацкий.

Арест секретаря обкома или председателя облисполкома сопровождался обычно и полным разгромом руководящих кадров. Так, в Москве и Московской области были арестованы и расстреляны секретари областного и городского комитетов партии А. Н. Богомолов, Т. А. Братановский, Е. С. Коган, Н. В. Марголин, Н. И. Дедиков, В. С. Егоров, М. М. Кульков, С. З. Корытный, председатель Мособлисполкома Н. А. Филатов, его заместитель С. Е. Губерман, председатель Моссовета И. И. Сидоров и многие другие. К середине 1939 года из 136 секретарей райкомов партии Москвы и Московской области1 только 7 остались на своих прежних постах. Почти всех арестованных, в том числе В. П. Тарханова, Н. Е. Воловика, И. Левинштейна, Б. Е. Трейваса, С. Е. Горбульского, Е. Першмана и десятки других расстреляли.

В специально отведенном корпусе Горьковской тюрьмы был заключен в 1937 году весь состав Горьковского горкома партии во главе с секретарем горкома Л. И. Пугачевским и весь состав горсовета во главе с А. П. Грачевым, а также секретари девяти городских райкомов партии и другие ответственные работники города и области. На областной партийной конференции в 1938 году начальник областного управления НКВД заявил, что в Горьковской области «разгромлены целые полчища контрреволюции».

Почти весь руководящий актив был истреблен в Ленинграде и во многих других крупных городах РСФСР.

Разгрому подверглись кадры всех автономных республик РСФСР. В Карелии был арестован и погиб Густав Ровно, первый секретарь Карельского обкома, в прошлом «красный полицмейстер» Гельсингфорса, помогавший в 1917 году скрывать Ленина. Убит председатель СНК Карелии Э. Гюллинг, Погиб председатель КарЦИКа Н. В. Архипов. Было уничтожено почти все руководство Бурят-Монголии во главе с первым секретарем обкома М. Н. Ербановым, одним из организаторов здесь Советской власти. В Татарской АССР стали жертвами репрессий секретарь Татарского обкома партии А. К. Лепа, председатель ТатЦИКа Г. Г. Байчурин, председатели СНК республики К. А. Абрамов и А. М. Новоселов, их заместители, десятки секретарей райкомов и горкомов, С. Саид-Галиев, первый председатель СНК Татарии, видный деятель революционного движения в России, критиковавший в свое время наркома национальностей Сталина.

Погиб первый секретарь Кабардино-Балкарского обкома партии Бетал Калмыков, секретари обкома Еврейской автономной области Г. Н. Сухарев и М. П. Хавкин, председатели СНК Крымской АССР М. Ибрагимов и А. Самеидов, глава башкирского правительства З. П. Булашев, секретарь Марийского обкома партии Ч. И. Врублевский, руководители республики Немцев Поволжья Е. Э. Фрешнер и Д. Г. Розенберг, а также многие тысячи других работников этих республик.

Огромный урон понесли партийные организации Дагестана и Осетии, Чечено-Ингушетии и Чувашии, Мордовии и Удмуртии, Якутии и Карачаево-Черкессии. В Северной Осетии, например, из 11 членов обкома было арестовано 9. За два года здесь сменились четыре первых секретаря обкома. Даже в такой небольшой и далекой от центров страны республике, как Коми АССР, репрес-

_________________________

1Территория Московской области включала в  1936—1937 годах территории нынешних Рязанской, Калужской. Калининской и Тульской областей.

220                                                                                          Журнал «Знамя», №2, 1989 г.

 

сиям подверглась четвертая часть всех членов партии во главе с секретарями обкома А. А. Семичевым и Ф. И. Булашевым.

Погибли руководители Украины Чубарь, Постышев, Косиор. В 1937 году были арестованы почти все руководящие работники в Киеве и в провинции, в том числе В. П. Затонский, И.  Е.. Клименко,  К.  В. Сухомлин,  М. М. Хатаевич, B.  И. Чернявский, Е. И. Вегер, Ф. И. Голуб, С. А. Зегер, С, А. Кудрявцев, А. С. Егоров, О. В. Пилацкая, В. Д. Еременко, А. В. Осипов, А. К. Сербиченко, Н. И. Голуб, Г. И. Старый, М. И. Кондаков. Председатель Совнаркома Украины А. П. Любченко, не дожидаясь, пока за ним придут, застрелил жену и сына и застрелился сам.

Были арестованы почти все члены семьи П. К. Запорожца, соратника Ленина. Погиб председатель Госплана УССР, герой гражданской войны Ю. М. Коцюбинский — сын известного украинского революционера, писателя-демократа. Когда Н. С. Хрущев, назначенный первым секретарем ЦК КП(б)У, должен был для восстановления партийного руководства созвать в 1938 году съезд партии республики, выяснилось, что число коммунистов здесь уменьшилось: в 1934 году их было 453,5 тысячи, стало 286 тысяч.

Партийная организация Белоруссии уменьшилась более чем наполовину. Уже в 1937 году в ЦК КП(б) республики и во многих обкомах было зачастую просто некому работать. Перебили по нескольку составов партийных и советских органов. Погибли почти все руководители белорусских большевиков: Н. М. Голодед, А. Г. Червяков (по сообщениям газет он покончил с собой «на семейной почве»), М. О. Скакун, С. Д. Каменштейн, А. М. Левицкий, Д. И. Волкович, А. Ф. Ковелев, известный всей стране герой гражданской войны Н. Ф. Гикало, Я. И. Заводник, А. И. Хацкевич и сотни других видных работников. Из тех, кто пользовался в 30-е годы заслуженной известностью, уцелело лишь несколько человек, в том числе поэты Якуб Колас и Янка Купала.

Массовыми репрессиями в Азербайджане руководил М. Д. Багиров, ставленник Сталина. Здесь был расстрелян один из председателей ЦИК СССР, член Исполкома Коминтерна Г. М. Мусабеков. Погибли председатель СНК Азербайджана Гусейн Рахманов, председатель АзЦИКа С. М. Эфендиев, видные партийные и советские работники М. Д. Гусейнов, А. П. Акопов, Р. Али-Оглы Ахундов, Д. Буниатзаде, М. Церафибеков, А. Г. Караев, М. Кулиев, М. А. Нариманов, Г. Султанов, А. Султанова.

Тяжелые жертвы понесла Грузинская партийная организация. Среди расстрелянных или погибших в заключении: Миха Кахиани, Леван Гогоберидзе, Ясон Мамулия, Coco Буачидзе, Петр и Леван Агниашвили, Иван Волквадзе. Погиб один из создателей большевистских организаций в Закавказье, долгое время первый секретарь Закавказского крайкома ВКП(б), Мамия Орахелашвили. Такая же судьба постигла и его жену Марию, активную деятельницу женского движения.

Один за другим были арестованы председатели Совнаркома Грузии Г. Мшалолоблишвили и Л. Сухишвили, большинство наркомов республики, руководители многих учреждений и предприятий, преподаватели вузов. Погиб вождь абхазских большевиков Н. А. Лакоба, друг Орджоникидзе, Кирова, Дзержинского, Калинина, которому нередко высказывал расположение и сам Сталин. Был расстрелян первый секретарь Абхазского обкома А. С. Агрба. Погиб член бюро обкома Абхазии М. А. Лакоба.

Из 644 делегатов X съезда партии Грузии, состоявшегося в мае 1937 года, 425 человек вскоре арестовали.

Рано начались репрессии в Армении. Еще 9 июля 1936 года бюро Заккрайкома заслушало сообщение НКВД ЗСФСР «О раскрытии контрреволюционной террористической группы по Грузии, Азербайджану и Армении». На этом бюро руководитель коммунистов Армении Ханджян был обвинен в потере бдительности. Вечером после заседания бюро Ханджян погиб. По одним данным, он покончил с собой. По другим, более правдоподобным свидетельствам (А. Н. Шелепин, C.  О. Газарян, О. Г. Шатуновская, А. Иванова), его застрелил Берия.

Новые руководители Армении — ставленники Берии Г. Аматуни и С. Ако-

221                                                                                          Журнал «Знамя», №2, 1989 г.

 

пов под видом борьбы с «дашнакским национализмом и контрреволюцией» начали террор против руководящих кадров республики. В числе их жертв ветераны революции секретари ЦК партии Армении С. Срапионян (Лукашин), А. Ионнисян, Г. Овсепян, А. Костанян, бывший председатель СНК С. Тер-Габриелян, председатель ЦИК С. Мартикян, председатель КПК П. М. Кузнецов (Дарбинян), наркомы Н. Степанян, А. Ерзинкян, В. Еремян, А. Есаян, А. Егизарян, старейшие коммунисты Д. Шавердян, А; Меликян,  А. Шахсуварян. В сентябре 1937 года в Армению прибыли А. И. Микоян и Г. М. Маленков, и террор еще более усилился; были арестованы и недавно возглавившие республику Г. Аматуни в С. Акопов.

Массовый характер приняли репрессии в Казахстане. Погибли секретари ЦК Казахстана Л. И. Мирзоян и С. Нурпеисов, все члены бюро ЦК КП(б) республики, в том числе видный ученый И. Ю. Кабулов, председатель ЦИК КазССР У. Кулумбетов, председатель СНК У. Д. Исаев. Одновременно было арестовано большинство членов ЦК, секретари областных комитетов партии, председатели облисполкомов, большинство районного актива. Погибли активные участники борьбы за Советскую власть в Казахстане У. К. Джандосов, С. Сегизбаев, Ю. Бабаев, А. Розыбакиев, А. М. Асылбеков и другие.

В Таджикистане был арестован председатель СНК республики А. Рахимбаев, которого лично знал и высоко ценил В. И. Ленин, видные деятели партии Ш. Шотермор, X. Бакиев, С. Анваров, Б. Додобаев, К. Ташев, А. Т. Редиин и другие.

В Туркменской ССР были репрессированы секретари ЦК партии А. Мухамедов и Я. А. Попок, председатель СНК республики К. Атабаев, председатель ЦИК ТССР Н. Айтаков, а также видные партийные и общественные деятели Ч. Веллеков, X. Сахатмурадов, К. Кулиев, О. Ташиазаров, Д. Мамедов, Б. Атаев, Курбан Сахатов и другие. Из-за массовых репрессий несколько месяцев не функционировало бюро ЦК КП(б) Туркмении.

Тяжелые потери понесла и компартия Узбекистана. Мы уже говорили о руководителях республики А. Икрамове и Ф. Ходжаеве. Погибли и другие — Д. Тюрабеков, Д. Ризаев, Д. И. Манжара, Н. Исраилов, Р. Исламов, сотни секретарей райкомов, горкомов, руководителей советских и хозяйственных организаций.

То, что острие террора второй половины 30-х годов направлялось против актива самой партии, было очевидно даже для обывателей, которые спали по ночам гораздо спокойнее, чем коммунисты.

Погибшие в 30-е годы коммунисты были далеко не одинаковы и по биографиям, и по мотивам поведения, и по личным качествам, и по степени ответственности за преступления и ошибки, совершенные после революции или в ходе самой революции. Среди них было много честных и самоотверженных людей, искренне жаждавших создать справедливое общество и свято веривших в то, что они участвуют в создании именно такого общества и борются только с его врагами. Было немало людей, которые искренне ошибались или были обмануты. Были люди, которые многое поняли, но лишь тогда, когда было уже поздно. Были люди, которые ничего не могли понять до самого конца. Было немало людей думающих, которые остро переживали все то, что происходило в стране, но во многом веривших еще сталинскому руководству.

Были и такие, кто уже не верил ни Сталину, ни его пропаганде, но не знал, как можно изменить положение. Были, конечно, и такие, кто просто боялся. Все это относится также и к чекистам, хотя их ответственность за события 30-х годов очень велика. Но я не могу одинаково относиться к Ягоде и к известному чекисту Артузову, который перед расстрелом написал кровью на стене тюремной камеры: «Честный человек должен убить Сталина».

222                                                                                          Журнал «Знамя», №2, 1989 г.

 

Продолжение  следует.