Ася Шахтина
ФЕНОМЕН МЕСТА И ПРОСТРАНСТВА
(Коктебель Волошина и Порт-Льигат Дали)
В истории культуры ХX века не найти двух других таких уникальных примеров взаимосвязи между художником и его жизненным и творческим пространством, как «союз» Максимилиана Волошина и Сальвадора Дали с их домами-студиями, созданными на противоположных берегах бассейна Средиземного моря в Коктебеле и Порт-Льигате.
Удивительное сходство биографий, культурно-исторического опыта (Средиземноморская культура); географического места жизни (бассейн Средиземного моря); предпочтения этого пространства всем иным территориям; влияния конкретно-климатической среды на их эстетику, мировоззрение, творчество; пристрастия к маскарадам, провокациям, мистификациям, игре, наконец, созданных ими уникальных духовных центров и привлекли интерес к попытке компаративного анализа такого феномена.
В основу исследования, кроме оригинальных текстов и научной библиографии, положен и опыт личного восприятия автором статьи архитектурных, дизайнерских особенностей домов-студий Волошина и Дали, свето-цветовых гамм и ландшафтов Крыма и Каталонии.
|
ВОЛОШИН (Кириенко-Волошин) Максимилиан Александрович
|
ДАЛИ Сальвадор-и-Доменек (c 1982 г. маркиз Пуболя) |
|
Родился в мае 1877 года в семье судьи в городе Киеве – Украина (в составе России). По происхождению - украинец.
Гимназия: «Тоска и отвращение ко всему, что в гимназии, ...мечтаю о юге и молюсь о том, чтобы стать поэтом» (Из автобиографии) [1, 13]. «Учился я очень скверно, сидел по два года, ...тем более, что я был, по-видимому, ребёнком очень любознательным, одарённым памятью и талантами» [2, 9-10].
Самые светлые воспоминания детства и мечты юности – о Крыме, Чёрном море. Мечта сбылась. В 1893 г. за небольшие деньги мать Волошина купила участок земли на самом берегу моря в долине Коктебеля, «...только теперь начинается настоящая жизнь» (из дневника). Неповторимой особенностью Коктебеля является удивительный эффект свето-тени, получающийся благодаря движению облаков над голыми холмами. Если смотреть на холмы с самого высокого из них, видно как они меняют свои очертания, рождая образы причудливых животных. Когда же облака застывают невысоко над землёй, видится «лунный» пейзаж, так часто повторяющийся на акварелях Волошина. Чуть вдали высятся скалы Карадага сходящие в море, где, согласно мифам и Гомеру был спуск в Аид. (В античные времена территория нынешнего Крыма была освоена греками). |
Родился в мае 1904 года в семье нотариуса в городе Фигерасе – Каталония (в составе Испании). По происхождению – каталонец.
Школа и колледж: «...что же я. делал весь этот пустой год? Только одно, но очень пылко – я сочинял «ложные воспоминания», «...я ничего не смыслил в математике» [3, 33, 35]. Сидя в классе, попросту отсутствовал. Реальной была угроза остаться в классе на второй год [4, 16].
В детстве и юности ждал каникул для встречи со Средиземным морем. Подсчитывал дни, оставшиеся до срока летнего переезда в Кадакес, в стоящий прямо на пляже домик, где семья отдыхала с 1908 г. «Самое прекрасное место Средиземно- морья точно посередине между мысом Креус и Орлиной скалой в Туделе» (из дневника). Прибрежные скалы и холмы там причудливы и необычайны, они преображаются под воздействием уникального, свойственного только этому месту побережья, ветра Трамонтаны, Он разгоняет все тучи и иссушает влагу воздуха. Цвета неба и моря становятся очень ярки, контуры чётки ( как и на картинах Дали). В иные разы, ветер, поднимая песок, творит для глаза из пород мыса Креус монстров, постоянно меняющих свои очертания. Эти беспрестанные преображения Дали называл метафорой природы.
|
|
Учился на юридическом факультете Московского университета. Был исключён на год. Восстановлен. Окончательно исключён. |
Учился в Королевской академии художеств в Мадриде. Был исключён на год. Восстановлен. Окончательно исключён.
|
|
Много читал: литература, поэзия теософия, мистика. |
Много читал: поэзия, философия, теология, психоанализ.
|
|
Имел короткий опыт пребывания в тюрьме за участие в студенческих волнениях. |
Был ненадолго заключен в тюрьму Жироны после участия в студенческой акции протеста.
|
|
Организовывал розыгрыши, мистификации, был оригинален в одежде. В Коктебеле ходил с посохом, часто босой, в одном полотняном балахоне, похожем на греческое одеяние, иногда в венке из полыни. «Волошин был достопримечательностью нашего города (Феодосии ) наравне с музеем Айвазовского и Генуэзской башней» [2, 41]. |
Любил костюмированные балы, был эпатажен в одежде и поведении. «В детстве маскарад был сильнейшим из моих увлечений». На одну из своих лекций в Лондоне («Подлинные параноидальные фантазии») пришёл в водолазном костюме и чуть в нём не задохнулся. На другой выступал в венке из листьев. Создавал легенды, был легендой.
|
|
Прошёл парижскую «школу» музеев галерей, студий, сдружился там с русскими художниками, поэтами. А также встречался с Пикассо, Риверой, Модильяни, Леже, Анатолем Франсом, Ромен Роланом. |
В Париже сначала пришёл к Пикассо, а потом уже в Лувр. Снимал студию на Монмартре. Выставлялся. Сотрудничал с Пикассо, Бретоном, Магриттом, Дюшаном, Эрнстом.
|
|
Знакомился «вживе» с итальянским искусством. |
Ездил в Италию для «встречи» с гениями Возрождения.
|
|
Ему были знакомы природные особенности Каталонии и юга Испании. Пешком прошёл по дорогам Пиренеев до Андорры. |
Дотошно исследовал природу родных мест; городки и деревеньки в горах и на побережье Каталонии.
|
|
Акварели гуаши, темперы Волошина, особенно в коктебельский период, отличались как бы фотографической точностью в передаче холмов и равнин, скал, морских заливов, а также цвета и света. Но. « Ни один пейзаж ...не написан с натуры, представляет собой музыкально красочную композицию на тему киммерийского пейзажа»[5, 45]. Часть работ автор сопровождал стихотворными надписями, комментируя их, соединяя, таким образом слово и рисунок: «К лазурному заливу тропы Бегут по охряным холмам».
|
Навсегда связав себя с миром природных форм побережья Кадакеса, Дали снова и снова воспроизводил его в своих работах. Однако, даже буквально повторяя изломы скал и изгибы бухт, он трансформировал пейзаж, сообразно своим целям, превращая его в полноправного персонажа действа, происходящего в рамках сюжета картины. Дали тоже имел тенденцию вербально пояснять содержание своих работ в довольно длинных названиях: «Юная девственница Виржиния, удовлетворяющая себя рогами собственного целомудрия». |
|
Очень много работал. Стихи – 362 опуса, переводы – из Гейне, Верхарна, Ренье. Акварели (в Коктебеле) по 2-3 в день.
|
Был фанатично трудолюбив. Работал всегда и везде по многу часов в день. Полотна, графика, сценарии, дневники. |
|
С Россией был неразрывно связан происхождением, местом проживания, языком, культурой, природой, друзьями и, самое главное, судьбой: « Я вижу изневоленную Русь В волокнах расходящегося дыма, Просвеченную заревом лампад Страданьями горящих о России...».
|
Связь с Россией - опосредованная и непосредственная – через музу и жену – Галу – Елену Дьяконову, русскую по происхождению. В юности она бывала в доме сестёр Марины и Аси Цветаевых, близко друживших с Волошиным, неоднократно гостивших у него в Коктебеле. |
|
Пацифист – современник Первой мировой войны (1914-1917 гг.) всё это время находился вдалеке от театра военных действий (до 1916 г.- во Франции, с 1916 – в России). «Между противниками всегда провожу знак равенства» [2, 48]. |
В 1939 г. Дали и Гала эмигрировали в Америку и вернулись только к окончанию Второй мировой войны в 1945 г. Отношение художника к революциям и войнам, Гитлеру и Сталину: «Чума на оба ваши дома!».
|
|
Пережил «изнутри» революции 1917 г. и Гражданскую войну (март 1918-ноябрь 1920 г.). Ни по масштабам, ни по последствиям те события ни с чем не сравнимы. Даже Дали в его параноидальных галлюцинациях подобного привидится не могло: весной 1922 года в Крыму был такой голод, что матери массово убивали своих детей, засаливали впрок и ели,- сообщает Волошин в письме одному из своих знакомых. И приводит цифры – 96 таких случаев за месяц в 2-х небольших районах Крыма [2, 51]. Голоду предшествовал террор: коммунисты расстреливали десятками тысяч раненых, врачей, сестёр милосердия, священников, учителей. |
Бежал от Гражданской войны (июль 1936 – март 1939 гг.) в Италию, Англию, Америку. А в Испании расстреляли его друга, гения, испанца - Гарсиа Лорку, сестру Сальвадора пытали в тюрьме, она на время лишилась рассудка. Дали, обладая провидческим даром, накануне войны показал её ужас «в чистом виде» - написавши полотно «Предчувствие гражданской войны». И не одна и не 2 и не 10 его картин полны каннибальской жути («Осеннее каннибальство», «Лицо войны», «Мёд слаще крови», «Призрак сексуального влечения»), словно читал он письма и стихи Волошина.
|
|
Волошин, как художник, следовал традиции тех, кого считал учителями, а также своему собственному методу. «В методе подхода к природе, изучения и передачи её я стою на точке зрения классических японцев (Хокусай, Утамаро). Пейзажист должен изображать землю, по которой можно ходить, и писать небо, по которому можно летать, т.е. в пейзажах должна быть такая грань горизонта, через которую хочется перейти, и должен ощущаться тот воздух, который хочется вдохнуть полной грудью, а в небе те восходящие точки, по которым можно взлететь на планере» [5, 46, 48]. Землю Коктебеля знал наизусть, за изменением её лица следил ежедневно [5, 48]. |
Дали опирался на школу эпохи Возрожденья, в первую очередь Рафаэля и Вермеера. Но открыл и свой метод: «Параноидально-критический». Не позволять в своём творчестве быть поглощённым бредовым воображением, а наоборот, ставить себе цель покорять её методически, чтобы достичь намеченное заранее: воспользоваться внешним миром в качестве иллюстрации и доказательства другой неотвязной действительности, т.е. нашей души. Не «иллюстрировать» пейзажи во сне, или фантазии, вызванные состоянием транса, а наоборот - спровоцировать опыт виртуальной реальности, являющейся плодом бредовых ассоциаций, но, в то же время, строго логических [6, 9].
|
|
Поэт и художник стал и автором -исполнителем невиданного дотоле проекта – особой организации духовного и жизненного пространства в своей творческой лаборатории, именуемой - домом Волошина. Он спроектировал и построил его своими руками в 1903 году, достроил в 1912 г. С 1917 года поселился там уже навсегда, собирая под своей крышей (безвозмездно) для отдыха, общения и созидания цвет творческой российской элиты, являя тем самым беспрецедентный образец культурного строительства. Волошин жил в коктебельском доме, врос в него, и умер в нём 11 мая 1932. Был похоронен на вершине одного из холмов, близ своего дома. |
Создатель новых эстетики, метода, идей, с 1930 года начал строительство, у самых вод Средиземного моря, дома убежища. Он говорил, что только там осознаёт себя дома, а в любом другом месте находится проездом и чувствует себя как черепаха без панциря. Художник и его муза сторожили покой в своём доме – гостей ночевать не оставляли. Они прожили там до смерти Галы. Теперь дом сторожит самого художника, только не тот, а другой, последний – Дом-музей в Фигерасе. Под куполом, в склепе после смерти, наступившей 23 января 1989 г. навсегда соединился художник со своим пространством. |
Итак, каждый из художников нашёл в географическом и культурном пространстве свою лакуну, «спроектировал» там уникальный уклад жизни.
Место географическое: бассейн Средиземного моря. Крымский полуостров и Пиренейский полуостров, горы Карадага и Каталонские горы. Коктебель (восточный Крым) – до появления дома Волошина там был пустынный берег. Таким же пустынным, до начала строительства дома Дали, был берег Порт-Льигата, самой восточной оконечности Испании.
Средиземное, Тирренское, Ионическое, Эгейское, Мраморное, Чёрное моря пролегли меж этими двумя географическими точками.
Место историко-культурное: оно так и вошло в историю цивилизации, как Средиземноморская культура. И один и другой художники восприняли её наследие.
Волошину Черное море, как часть Средиземноморья, и сам полуостров Крым, и Коктебель представлялись местом исторической связи времён, перекрёстком различных культур, преемниками древней Эллады. В новелле «Mare Internum» (Внутреннее море) поэт пишет об этом «перекрёстке»: «Я - солнца древний путь от красных скал Тавриза/ До тёмных врат, где стал Гераклов град – Кадис./ Мной круг земли омыт, в меня впадает Стикс.../ Люби мой долгий гул, и зыбких взводий змеи,/ И в хорах волн моих напевы Одиссеи» [14, 121].
Для Дали же, великого «культиватора» эстетики смерти и разложения, возвышенная красота Средиземноморья была подобна красоте смерти (его слова) [7, 140].
« Параноидальные утёсы Кульяро и Франкалоса самые мёртвые на свете. Никогда ни одна из форм утёсов не была живой, не принадлежала нашему времени. При возвращении с нашей философской прогулки мы чувствовали себя в точности так, словно прожили мёртвый день» [7, 141]. Это определение было у него «проходным» не только в живописи, но и в стихах. В одном из них, например, он использует такой образ: « ... И груди любимой,/ одна – как осиные гнёзда,/ а другая – мёртвое море...» [4, 66].
ВОЛОШИН
«Одиссей возвратился, пространством и временем полный». Эти строчки Мандельштама, написанные им в Алуште неподалёку от Коктебеля (где он гостил у поэта), как нельзя более характеризуют Максимилиана Волошина, осевшего на своём берегу после многолетних азиатских и европейских путешествий.
Дом, который «камешком лежит в ладонях Коктебеля», в нескольких шагах от берега, Волошин начал строить в свои 26 лет. Он изначально был задуман как место для встреч и творческого общения друзей и знакомых поэта. До весны 1917 года (с 1901 по 1916 гг. поэт и художник большую часть жизни проводил в Париже и путешествиях по Европе) Волошин постоянно наезжал в Коктебель, привечал гостей. В 1912 году сам реконструировал жилище, достроил мастерскую, это придало строению самобытную форму, гармонично вписавшуюся в окружающий ландшафт.
С 1917 года Максимилиан Александрович жил в Коктебеле уже безвыездно. Он часто бывал в близлежащих Феодосии, Симферополе, Судаке, совершал бесконечные радиальные походы по окрестностям.
Стены 22 комнат (из них 15 маленьких - для гостей, чтобы всем отдельно, всем удобно) выбелены извёсткой. Дом он наполнил картинами, фотографиями, посмертными масками, скульптурами, предметами археологических находок, посохами (неутомимый ходок был), рабочим инструментом (всё делал в доме своими руками), минералами. Там были собраны «чуда и дива из всех Максиных путешествий» и из окрестных розысканий. Не только людской обиход, а и морские, и лесные, и горные дива [8, 238].
Все стены двухэтажной мастерской занимают книжные полки. Книги на нескольких языках свидетельствуют об интересах их владельца: археология, литература, поэзия, искусствознание, геология, история, шахматы, астрономия, биология, медицина, др. Многие из них с дарственными надписями авторов. В мастерской находиться скульптурный портрет «хранительницы» дома – египетской богини Таиах. Мольберт, холсты. Из высоких окон мастерской открывается вид на залив. С открытого балкона-башенки видны море, ручей, деревья, холмы, скалы Карадага - цвета тёплые, пастельные. Слышны звуки прибоя, крики чаек. Пахнет травами, водорослями, морем. Пространство дома многоуровнево и многомерно.
Никакое другое место,- по свидетельству Волошина,- его так не привлекало и не вдохновляло. Большинство картин и стихов писано им в Коктебеле, о Коктебеле или под влиянием Коктебеля. Поэт-художник говорил, что его стихи о природе утекли в его акварели и живут в них, как морской прибой с приливами и отливами. Он считал, что историческая насыщенность Киммерии* и пейзаж Коктебеля, напоминающий выжженные холмы Эллады, «...воспитывают дух и мысль» [2, 10]. «И стали видимы средь сумеречной сини / Все знаки скрытые, лежащие окрест: / И письмена дорог, начертанных в пустыне, / И в небе числа звезд» [14, 128].
Если, в размышлениях о Дали, неизбежно представляется Ампурданский треугольник, то в данном случае тоже возникает мысль о треугольнике - Коктебельском. Вершинами этой геометрической фигуры были и есть: Коктебель – Феодосия – Судак.
В границах этого треугольника жили, работали друзья и сподвижники Волошина – художник Константин Богаевский, писатель Александр Грин, поэтессы (или поэты) Аделаида Герцык и Поликсена Соловьёва, литературный критик Евгения Герцык. Максимилиан Александрович постоянно соединял углы треугольника, навещая друзей, своими пешими и не пешими вояжами.
Взрощенный хозяином приют для работы и отдыха, с его временными обитателями, воплотил в себе изначально задуманную уникальную концепцию создания колонии творческих личностей (хотя аналоги, конечно, в истории культуры были – например, колония-улей художников на Монмартре). В нём он организовал неповторимый микромир. «Макс принадлежал другому закону, чем человеческому, и мы, попадая в его орбиту, неизменно попадали в его закон. Макс сам был планета. И мы, крутившиеся вокруг него, в каком-то другом, большем круге крутились совместно с ним вокруг светила, которого мы не знали. Макс был знающий. У него была тайна, которую он не говорил» [8, 227].
В коктебельскую орбиту в разное время «попадали» Н. Гумилёв, А.Толстой, М.Цветаева, А.Цветаева, С.Эфрон, Лентулов, Пришвин, О.Мандельштам, Ходасевич, Парнок, Горький, Эренбург, Поленов, Петров-Водкин, Бенуа, Остроумова-Лебедева, Брюсов, Белый, др. [9, 32-32]. Здесь писались стихи и проза, картины и этюды, пьесы и эссе. Проводились диспуты, делались и обсуждались доклады, задумывались проекты, читались вслух новые произведения, проводились поэтические турниры, не прекращались литературные и философские споры. И всё это происходило в атмосфере неуклонно утверждаемой Волошиным: веселья, розыгрышей, мистификаций (чего стоит одна только история с Черубиной де Габриак!), игры; непременного требований: к одежде – простоты и удобства; к поведению – ориентации на свободу и естественность. Под крышей этого дом, влюблялись и ревновали, заключали союзы и разрушали их.
Как замыслил художник свой дом, свой образ жизни, творчества и общения – так и выстроил его, явив тем самым высокий образец культурного строительства.
«Портрет» дома, сделанный его хозяином 25 декабря 1926 г.:
Дверь отперта. Переступи порог.
Мой дом раскрыт навстречу всех дорог.
В прохладных кельях, беленых извёсткой,
Вздыхает ветр, живёт глухой раскат
Волны, взывающей на берег плоский,
Полынный дух и жёсткий треск цикад.
А за окном расплавленное море
Горит парчой в лазоревом просторе.
Окрестные холмы вызорены
Колючим солнцем. Серебро полыни
На шиферных окалинах пустыни
Торчит вихром косматой седины.
Земля могил, молитв и медитаций –
Она у дома вырастила мне
Скупой посев айлантов и акаций
В ограде тамарисков. В глубине
За их листвой, разодранной ветрами,
Скалистых гор зубчатый окоём
Замкнул залив Алкеевым стихом,
Асимметрично-строгими строфами.
Здесь стык хребтов Кавказа и Балкан...
….
Из сизой мглы, над морем вдалеке
Встаёт стена... Но сказ о Карадаге
Не выцветить ни кистью на бумаге,
Не высловить на скудном языке...
….
Войди, мой гость: стряхни житейский прах
И плесень дум у моего порога...
Со дна веков тебя приветит строго
Огромный лик царицы Таинах.
Мой кров – убог. И времена суровы.
Но полки книг возносятся стеной.
Тут по ночам беседуют со мной
Историки, поэты, богословы.
….
И сам избрал пустынный сей затвор
Землёю добровольного изгнанья,
Чтоб в годы лжи, паденья и разрух
В уединенье выплавить свой дух
И выстрадать великое познанье [14, 356-358].
В живописных работах автор в точности повторял все извилины бухт, пологости и острия побережья, цветовые оттенки «лица» земли, на которой жил. И стихи его с такой же зеркальностью отражают картины происходящих событий и не событий. По его полотнам и стихам можно безошибочно определить времена, современником которых он был. Вот его восприятие гражданской войны на территории Крыма, зафиксированное в новелле «Красная Пасха» (1921 г.):
Зимою вдоль дорог валялись трупы
Людей и лошадей. И стаи псов
Въедались им в живот и рвали мясо.
Восточный ветер выл в разбитых окнах.
А по ночам стучали пулемёты,
Свистя, как бич, по мясу обнажённых
Мужских и женских тел.
….
Из сжатых чресл рождались недоноски
Безрукие, безглазые... Не грязь,
А сукровица поползла по скатам.
Под талым снегом обнажились кости.
….
Листья и трава
Казались красными. А зелень злаков
Была опалена огнём и гноем.
И ужасом.
А души вырванных
Насильственно из жизни вились в ветре,
Носились по дорогам в пыльных вихрях,
Безумили живых могильным хмелем
Неизжитых страстей, неутолённой жизни,
Плодили мщенье, панику, заразу...
….
Зима в тот год была Страстной неделей,
И красный май сплелся с кровавой Пасхой,
Но в ту весну Христос не воскресал [14, 277-278].
Будучи объективным хроникёром своего времени, был беспристрастным и в жизни - укрывал в своём доме во время гражданской войны раненых обеих сторон, не взирая на то, к какому из противоборствующих лагерей они принадлежали, ибо превыше всего ценил жизнь человеческую. Волошин по отношению смерти имел позицию прямо противоположную позиции Дали. Если последний писал, что у него со смертью давняя дружба [10, 31], что эротика - отвратительна, искусство – божественно, а смерть – прекрасна [11, 15], то первый напрочь и заранее отрицал её, как таковую: «Неистощимо семя духа,/ И плоть моя – росток огня:/ Пусть капля жизни в море канет -/ Нерастворимо в смерти «Я»,/ Не соблазниться плоть моя,/ Дичина трупа не обмане,/ И не иссякнет бытиё/ Ни для меня, ни для другого:/ Я был, я есмь, я буду снова!/ Предвечно странствие моё». (10 июля 1910 г. Коктебель) [14, 154].
Владелец, строитель и устроитель дома в Коктебеле, поэт и художник Максимилиан Волошин, наделённый, как и всякий поэт, даром предвидения, предугадал развитие судеб культуры, отхронировал свою эпоху, свой пейзаж, свою землю, друзей и недругов. Четко обозначил (узнаваемо) и в живописных полотнах и в стихах место, действие, время.
ДАЛИ
«Дали ...понимал, что Хаос скрыт не только в бездне, но и в человеке»,- эти слова Александра Меня определяют самую сущность подхода Дали к анализу и отображению действительности.
Однако, ни одно из двух главных его творений: имидж и метод не могли бы быть реализованы, не будь третьего его создания – дома в Порт-Льигате.
С первого взгляда, ребёнком, привезенным на отдых, влюбился он навсегда в Кадакес – рыбацкий городок Каталонии на берегу Средиземного моря неподалёку от Фигераса, в его берега и бухты. Художник работал там каждый год по нескольку месяцев. Туда к нему приезжал Лорка - гостить, Бунюэль – работать над сценариями «Андалузского пса», «Золотого века» и частично снимать последний. А в 1929 году, вместе с Рене Магриттом, на пляжах Кадакеса оказались Поль Элюар и его жена Елена Дьяконова. У Дали с Еленой (Галой) случился роман.
Эта любовь и связь, а также выставленная (1929 г.) в галерее Гойманса (Париж) картина «Священное сердце» с надписью «ПРИЯТНО иногда плюнуть на портрет своей матери» привели к тому, что отец отлучил его от дома в Фигерасе, а затем и Кадакесской мастерской.
Дали оказался « ...опозоренным блудным сыном, изгнанным из семьи и вне брака живущим с русской женщиной» [3, 169].
Но Сальвадор не мыслил иного пейзажа и атмосферы для творчества. «Я любил лишь Кадакес и не желал видеть никакого другого пейзажа» [3, 168]. Поэтому было решено купить «...жалкий домишко с разрушенной крышей в маленькой бухте под названием Порт-Льигат, в четверти часа ходьбы от Кадакеса... Порт-Льегат – одно из самых засушливых мест на земле. По утрам здесь царит дикая и жестокая красота, на закате восток становится свинцовым. Морской ветер, который на рассвете играет маленькими весёлыми, как улыбки, волнами, потом стихает, и море, как зеркало, с эпическим спокойствием отражает небо» [3, 171] . По словам Дали, в этом месте ему хотелось жить больше всего в мире. И в 1930 году будущее духовное пристанище и тайное убежище (22 кв.м.) было куплено. Там была лишь одна комната (4 на 4), служившая столовой, мастерской, прихожей и спальней. Ступени вели в душ, туалет и кухню. Всё было таким крохотным, что там едва можно было повернуться [3, 171-172]. Так был заложен второй угол (первый Фигерас) Ампурданского треугольника.
Из этого дома знаменитая пара уезжала надолго только во время Второй мировой войны. Все остальные годы он был для них постоянной общей базой и опорой, до тех пор пока стараниями Дали и желаниями обоих супругов не был создан последний угол треугольника – куплен замок для Галы в Пуболе.
К 1932-му году была приобретена в Порт-Льигате, рядом с первой, и вторая хижина. С тех пор, на протяжении 40 лет, дом рос и менял своё обличье по прихоти хозяев. Один за другим покупались соседние дома, впоследствии образовавшие сложный ансамбль необычной формы, однако всецело гармонирующий с природным окружением.
Стены этого ансамбля-дома-мастерской, так же как в Коктебеле у Волошина, покрыты снаружи и большей частью внутри белой известью. Дом многомерен и многоярусен, изобилует переходами-лабиринтами, в которых немудрено растеряться.
Стиль дома и внутреннего убранства перечёркивает все традиционные представления об экстерьерах и интерьерах человеческих жилищ. Сюрреализм, классицизм, китч. Дали был сюрреалистом в творчестве, жизни и быту.
Этот, как и волошинский дом, также наполнен дивами. Чучела: медведя - в прихожей, птиц – во многих комнатах. Картины и фотографии, скульптуры, манекены, предметы старины, канделябры, подсвечники, «разношёрстная» домашняя утварь – всё необычайно и расположено в необычайных для обыденного глаза ракурсах.
Мастерская о двух окнах – на залив и на север, в ней мольберты, подрамники, кисти. В макетной – инструменты, оптические приборы.
Внутренние помещения изобилуют книгами Галы и многочисленными томами, отражающими литературные, философские и естественно-научные пристрастия самого Дали.
Если подплывать к одному и к другому домам (Волошина и Дали) с моря, неизбежно возникает ощущение, что оба они вплывают в заливы: Коктебельский и Порт-Льигата.
Дом (вернее составляющие его элементы), терраса, дорожка, окружённая гранатовыми деревьями, внутренний двор, бассейн фаллической формы, лабиринт, голубятня, увенчанная огромным яйцом – всё это было основано только для двоих, тщательно охранявших свои владения в часы безудержной работы хозяина (10 – 12 часов) и отдыха хозяйки - библиоманки. Однако супруги, несмотря на свою полную «двоедостаточнось» (Дали считал себя и Галу нерасторжимыми близнецами), придавали большое значение общественным и светским связям. Они радушно принимали у себя друзей, коллег по цеху, представителей творческой мировой элиты, меценатов. Правда, как уже говорилось выше, никому не предоставляли приюта на ночлег.
По свидетельству Дали, Порт-Льигат был для него символом жизни, уединения и аскетичности. «Я там научился гранить и оттачивать свой ум, чтобы он стал острым, как секира. Трудная жизнь ...озарённая светом вечности» [3, 192]. На скалах мыса Креус,- писал Дали,- там, где заканчиваются Пиренеи, «...после долгого размышления и родилась «морфологическая эстетика мягкого и твёрдого», вся вышедшая из средиземноморской готики Гауди. Наблюдая за подвижными формами неподвижных скал, я размышлял над скалами собственных мыслей. Мне хотелось бы, чтобы они, как релятивистка Коста-Брава, менялись при малейшем перемещении в пространстве разума, противоречили друг другу, становились симулянтами, лицемерами, притворщиками и в то же время были конкретными, невыдуманными, лишёнными «удивительного неведомого», измеряемыми, постоянными, физическими, объективными, материальными и твердыми, как гранит» [3, 194].
Однако, всё то, что создал Дали – запечатлённые сны, видения и фантазии, графика, фильмы, дневники, стихи, метод, идеи, наконец самого себя – никак не совпало с его «планом» - чтобы всё это было конкретным, лишённым «удивительного неведомого», физическим, материальным. «Механические предметы становились моими злейшими врагами – и даже часы должны были размякнуть или растаять» [3, 28].
Для таких, как Дали, а, впрочем, таких, как Дали нет пока, впору бы учредить полицию снов, ибо ему было ведомо это «удивительное неведомое». Он сделал всё, чтобы донести это неведомое до наблюдателей, предлагая им стать соучастниками своего сюрреалистического опыта в Театре-Музее в Фигерасе. В течение 13 лет, создавая его, он работал над тем, чтобы вскрыть видимости – обнажить сущности. Показать значимость не объекта, а его резонанса в душе художника и зрителя.
ОБА
Сходны «эндемичные места обитания» и биографический опыт художников, но различны мировоззрение и метод. И степень дара. Как же определить её - степень? Критерий есть – ПОЭЗИЯ.
Единственный образец человеческого бытия – поэтическое чувство, воплощённое в слове, звуке, линии, цвете может служить и служит критерием, определяющим и отличающим поэта от «владельца» поэтической техники, мастера гармонии звука от мастера «алгебры», художника от живописца. Поэзия предполагает свой, иной порядок, иную организацию, иное сочетание тех компонентов, из которых и рождается искусство.
Невозможно объяснить таинства любви и творчества. Но есть приметы, по которым можно опознать, «вычислить» их наличие. Это – ощущение полёта (парения) и особого напряжения, создающегося между сопричастниками - зрителями, читателями, либо влюблёнными, делающее их соучастниками, соавторами любви или творческого акта.
Полёт. У поэтов летает всё и вся. Летают и любящие. На картинах Дали парят персонажи, распятые тела, кресты, предметы, человеческие внутренности. Волошин пишет небо, в которое, по его словам, можно взлететь на планере.
Летят Врубелевский Демон, Булгаковская Маргарита, Вежиновская Доротея, Шагаловские влюблённые, бежит по волнам Гриновская Фрези Грант; зависает над сценой Нижинский; парит Гаудивский Саграда Фамилия; Роденовские целующиеся безвесны (от слова – вес). На репетициях у Виктюка летают «сумасшедшие с крыльями» - артисты. «Гуляй, пока хочется/ В гостях у орла!/ Мы – вольные лётчики,/ Наш знак – два крыла!» (М. Цветаева). «Внизу – скалы, пена девственной белизны, зелёные морские глубины. На горизонте – горы, ...почти исчезающие в сиянии неба. Всё звучало мелодией тончайших оттенков. Ласточки планировали сквозь облака. Мне захотелось полетать, бросившись в пустоту!» [12, 43] - Это уже полёт самого Дали. Он, вслед за Фрейдом, обращал внимание на и эротическое значение того, что связано с полётами [3, 27], а также свидетельствовал о, свойственном ему, чувству выси.
Когда, если не за пределами, но уже на грани запредельного, тогда и есть любовь, и есть поэзия. Высокая.
Акт творчества сродни акту любви, да, впрочем, без неё и невозможна его актуализация. «Великий мастурбатор», раскрывая секрет своего метода, с помощью которого он сумел в течение 30 лет воплощать самые безумно опасные идеи, писал: «Метод этот действенен лишь при условии, что имеется некий мягкий движитель божественного происхождения, некое живое клеточное ядро, а именно Гала, - всё прочее не подходит» [7, 218]. Кроме всех своих достоинств он обладал и ещё одним – умением любить. «Живопись – это любимый образ, который входит в глаза и стекает с кончика кисти, и любовь – то же самое!» [7, 241]. У Максимилиана Александровича с любовью не заладилось, муза – живая, не мифическая, Маргарита Сабашникова покинула его менее чем через год после заключения их союза (венчались в апреле 1906 г.). Кто знает, если бы в любви всё сложилось – собирал ли он столько глаз в своём доме. Ведь любовь не терпит соглядатаев, даже доброжелательных. Не был ли созданный им вокруг себя союз друзей компенсацией несостоявшегося союза с женой? Да и в работах Волошина ( в отличие от работ Дали) не чувствуется эротического напряжения.
В поэзии (как и в любви) всегда наличествует и второй признак – напряжение: мысли, чувства, эротической энергии. Натяжение, как у лука, струны: «...И вдруг дуговая растяжка / Звучит в бормотаньях моих» (Мандельштам), «Любовь, это значит лук/ Натянутый лук...» (Цветаева).
Испания предложила слово-определение того напряжения, наличие которого отличает творца – гения от других. «Дуэнде – это мощь, а не труд, битва, а не мысль» [13, 212]. «Дуэнде». Это тайна «...про которую мы все знаем, о которой ничего не ведаем, но из которой приходит к нам главное в искусстве. Ангел и муза – нисходят. А с дуэнде иначе: его надо будить самому, в тайниках крови, ...дуэнде ...сметает уютную, затверженную геометрию, ломает стиль. Мыслью, звуком и пластикой дуэнде выверяет край бездны в честной схватке с художником. Ангел и муза убегают, прихватив компас и скрипку; дуэнде – ранит, и врачеванию этой вечно разверстой раны обязано всё первозданное и непредсказуемое в творениях человека» [13, 211, 212, 213, 216].
Волошин, будучи поэтом-романтиком, ещё верил, что красота спасёт мир. Угрозу человеку и культуре видел во внешнем: в революциях, материализме, механицизме, в прогрессе, а не в самом человеке, как Дали. (Дали же, кроме всего прочего, живо интересовался новинками и достижениями техническими, применял оптические эффекты в своих новаторских изысках). Живописные и поэтические работы Волошина не дают повода утверждать, что, создавая их, обращался к внутренней жизни души своей и других человеков. Опасался ли он этого обращения, либо опасался предать бумаге и холсту то, что высмотрел там, в душе, об этом теперь можно лишь гадать. Сам автор ответ скрыл.
Волошин добросовестно писал декорации – они узнаваемы. Но декорации меняются – географически, исторически, эстетически, а актёр, которого и исследовал Дали, человек - остается тем же. Волошин заточил себя в рамки (чтобы не сказать раковины) места – Коктебеля и времени – своего, правда по времени он мысленно путешествовал, открывая для себя слой за слоем наследие культурно-исторических эпох. Он вернулся в мир природы и культуры, пытаясь уклониться от внешнего мира и мира человека (не случайно его пристрастие к игре – ведь игра это как бы «понарошку», как бы не настоящая жизнь). Дали же, ужаснулся той бездне, в которую заглянул, но не струсил перед хаосом подсознания, вскрыл, препарировал, «прошёлся» по самым тёмным его закоулкам. Более того, он овладел тайной передачи смысла своих работ, минуя разум, прямо подсознанию. Его работы вневременны и вненациональны, ибо декорации меняются – человек – нет. Уровень осмысления им бытия, жизни и смерти, отдельного человека - не уступает уровню мастерства художника, уровню воздействия его полотен на зрителя.
Акварели Волошина манят за раму, внутрь, чтобы присесть у холма, помедитировать, отстраниться от мира зла. Персонажи картин Дали как бы выступают из холста за пределы рамы, переливая, прямо (агрессивно и насильственно) в подсознание зрителя страх, боль, зло, а, может быть, и надежду. Если Волошин видел и описал ад снаружи – Дали ведал и об аде внутри человека – и с успехом «вывернул» человека, вместе с его адом, наизнанку.
Так что же – Дали гений, а Волошин только летописец? Это не так. Они не рядоположенные, чтобы их так сравнивать и так определять место, занятое каждым из них в полотне мировой культуры.
Да, человек носит в себе не только рай, но и ад. Но... Если он не властен над своими чувствами, желаниями, фантазиями – он властен над своими поступками. Это понял и отразил в своём творчестве Дали.
Это понял и отразил в своей жизни Волошин.
Главным результатом созидательной деятельности Волошина была организация особых, вдохновенно-творческих отношений и вовлечение в них неординарно мыслящих личностей. «Я превратил свой дом в бесплатную колонию для писателей, художников и учёных и это даёт мне возможность видеть русскую литературу у себя, не ездя в Москву» [2, 40]. Попадание в «орбиту» волошинских отношений сулило насельникам его дома «...свободное дружеское сожатие...» (слова поэта-художника). Для тог, чтобы стать полноправным членом этого дружества необходимо было выполнять непременные требования хозяина: «... радостное приятие жизни, любовь к людям и внесение своей доли интеллектуальной жизни» [2, 40]. Он был не только хозяином дома, но, - по словам Андрея Белого, - «...хозяином в своём роде сочетания людей, умевшим соединять самые противоречивые устремления, соединяя людские души так, как художник-мозаист складывает из камушков неповторимую картину целого» [2, 41].
Он постоянно помогал друзьям, соседям, знакомым и незнакомым советом, деньгами, едой, писанием петиций, хлопотами об освобождении из тюремных застенков – не важно чьих и не важно кого – человека. А хлопоты вполне могли закончиться для него тем же, чем они часто заканчивались для тех, за кого хлопотал – гибелью.
Если Дали – художник, гений, новатор, то имя Волошина, сподвижника деятельной доброты, мыслится, скорее не только среди поэтов и художников, а рядом с именами Щвейцера, Корчака.
Два метода, два мира – разных. Но… Оба они создали нечто уникальное, и… Высокое. Дали - Театр-Музей в Фигерасе, не имеющий аналогов в мировой культуре. Волошин - не имеющий аналогов в мировой культуре, духовный центр творческого содружества в Коктебеле. И «плацдармом» для этого созидания для них стали два места и два дома - схожих. Два центра, два мира, два дома - памятника победы духа над плотью.
ЛИТЕРАТУРА
1. Р.И.Попова. Жизнь и творчество М.А.Волошина // Максимилиан Волошин – художник. Сборник материалов /Составитель Р.И.Попова. – М.: Советский художник, 1976. – 237 с.- С. 12 – 40.
2. А.В.Лавров. Жизнь и поэзия Максимилиана Волошина // Волошин М. Стихотворения и поэмы / Вступ. Ст. А.В.Лаврова; подгот. Текста В.П. Купченко и А.В.Лаврова; Примеч. В.П. Купченко – Спб.: Пб. Писатель, 1995. – 704 с.- С. 5 – 66.
3. Сальвадор Дали. Тайная жизнь Сальвадора Дали рассказанная им самим / пер. На русск. Язык Александры Юнко. – «Axui Z», 1992. – 256 с.
4. Петряков А.М. Сальвадор Дали. Частная жизнь и творчество. – СПб.: Издательский Дом «Нева», 2004. – 384 с.
5. М.А.Волошин. О самом себе // Максимилиан Волошин – художник. Сборник материалов. / Составитель Р.И.Попова. – М.: Советский художник, 1976. – 237 с.- С.41 – 48.
6. J.L.Gimenez-Frontin. Teatre-Museu Dali.: Fundacio Gala-Salvador Dali, 1994, 2004. –98 s.
7. Дали С. Дневник гения / Пер. с фр. Л.Цывьяна. –СПб.: Азбука-классика, 2005. – 288 с.
8. Марина Цветаева. Живое о живом // Цветаева М.И. Сочинения в 2-х т.М.: Худож. лит., 1980. – Т. 2. Проза / Сост., подгот. Текста и коммент. А.Саакянц. – 543 с. – С.190 – 254.
9. Дом-музей М.А.Волошина: Путеводитель / Кобзев Н.А. (руководитель), Плясов Н.Ф., Свидова Т.М., Ярушевская Т.В. – Симферополь: Таврия, 1990. – 64 с.
10. Сальвадор Дали. Ошибка – от Бога // Сальвадор Дали. Триумфальные скандалы / Составитель С.М.Каменев. – М.: Берегиня, 19993. – 80 с. – С.31.
11. Сальвадор Дали. Я был элегантнейшим французом // Сальвадор Дали. Триумфальные скандалы / Составитель С.М.Каменев. – М.: Берегиня, 1993. – 80 с. – С.15-16.
12. Джорджи Пуч – фотографии, Себастья Роч – текст. Ампурданский треугольник. – Фонд-Гала-Сальвадор Дали «Триангле Посталс», 2004. – 240 с.
13. Федерико Гарсиа Лорка. Дуэнде. Тема с вариациями // Федерико Гарсиа Лорка. Песня всадника. – М.: Эксмо-Пресс, 2002. – 360 с. – С. 211 – 216.
14. Волошин М. Стихотворения и поэмы/Вступ.ст. А.В.Лаврова; Сост., подгот. текста В.П.Купченко и А.В.Лаврова; Примеч. В.П.Купченко. – Спб.: Пб.писатель, 1995. – 704 с.