Разрешение, ожидаемое так много лет, разрешение, на получение которого было потрачено так много сил, пришло не внезапно. Ещё в апреле появились какие-то неясные знаки, какие-то недоговорённости, что-то сдвинулось в их, казалось, безнадёжной ситуации.
Но не в первый раз дул этот обманчивый ветер надежды, появлялся и в прошлом этот мираж. И чтоб не расстраиваться за-зря, они старались не обращать внимания и вели себя как обычно.
Приближался государственный праздник: 1-ое Мая 1977. Власти чистили, где могли, стены старых домов этого старого города. Вытаскивались и обновлялись флаги, транспаранты, портреты вождей. Ответственные лица готовились к праздничному шествию, а обычные люди предвкушали трехдневный отдых.
Марк только вернулся из города. Городская суета и шум раздражали и он старался выбирать для прогулки тихие окраинные улочки с их тишиной и неспешностью. Он принимал ванну, когда раздался телефонный звонок и Талла взяла трубку. Поговорив с кем-то, она, просунув голову в дверь ванной комнаты, намеренно обыденно сообщила, что звонили из отдела виз и пригласили зайти всей семьёй сразу после праздника в 10 утра. Помолчали и занялись своими делами.
1-ое Мая совпадало с приездом В.Б. — лучшего друга и верного человека в эту тёмную пору. Он позвонил из Л-да и сообщил, что приедет с сыном на два-три дня: отдохнуть и развеяться. Все были рады. Так в суете и в приеме гостей и прошли майские праздники. А третьего мая, незадолго до десяти, они собрались, под старинной аркой городских ворот, все трое: Талла, Алик и Марк и двинулись к недалёкому бледно-жёлтому двухэтажному зданию, где помещался ОВИР.
И невозможное свершилось. Скучным, казённым голосом майор Поллиман, в присуствии их «куратора» из КГБ — майора Есмикеева, зачитал бумагу, в которой говорилось, что Министерство внутренних дел рассмотрело просьбу семьи ... и удовлетворяет их ходатайство... на выезд на постоянное место жительства...в государство Израиль...
«Вам даётся 10 дней на сборы. Через десять дней вы обязаны покинуть СССР.» — жёстко добавил Есмикеев. И когда Марк попытался оспорить этот короткий срок, справедливо заметил — «Вы Марк всегда всем недовольны.»
На этой ноте дискуссия закончилась и они, покинув здание, вышли в бледно-голубое, прохладное утро. Присев на недалёкую скамейку и изо всех сил стараясь сдержать рвущуюся радость, они заговорили о необходимых практических шагах, связанных с отъездом. Суеты ожидалось много. Мужчинам надо было сняться с воинского учёта. Талле и Алику надо было уволиться с работы (Марк уже около года был безработным). Надо было поехать в Москву и оформить визы, приобрести билеты, сложить и запаковать вещи, отправить их на Брестскую таможню, пройти там таможенный досмотр и выполнить ещё не мало мелких, но нужныж дел.
Но главное дело, стоящее перед ними, о котором мало говорилось, но которое должно было быть сделано во что бы то ни стало — это посещение могил их близких: отца Таллы и матери Марка. Не могли они покинуть страну и не преклонить колени и не сказать последнее «прощай». Но могилы эти были далеко от города, где жили они в ту пору и к ним надо было ещё добираться и добираться. Что было не простой задачей, учитывая «колпак» службы государственной безопасности, под которым они находились все эти последние годы.
И было решено, в то прохладное утро, что поедет Талла. Так как для приобретения авиабилетов нужно предъявлять паспорт, поедет она поездом до Москвы, а там уж в столичной толчее, сядет на самолёт, и полетит в тот уральский город, на окраине которого, на Широкореченском кладбище их могилы. Тут же, не откладывая, поехали на вокзал и оглядевшись — пустынно — приобрели билет на завтрашний московский поезд.
А потом, дома было грустно-сладкое застолье. Открыли заветную бутылку израильского ликера «Сабра», налили по капле всем сидящим за столом и многие, вдохнув его горьковатый апельсиновый аромат, задумались. Одни уезжали — другие оставались. Оставались одни перед набиравшей обороты государственной машиной. Уже началось «дело Щаранского», полным ходом шли допросы его близких и не близких друзей. Всё более ощущалась жёсткая рука системы. Наступала тяжёлая пора.
На следующий день к вечеру Талла уезжала. Её никто не провожал Зайдя в вагон и найдя своё купэ, она положила дорожную сумку и вышла в коридор — покурить. Чтобы не мешать соседям она, пройдя по коридору остановилась у крайнего окна и приоткрыв его — закурила. Окончив курить и повернувшись, она заметила в противоположном конце коридора мелькнувшую тень человека в милицейской форме.
Вскоре поезд мягко двинувшись и быстро набрав скорость, застучал по стыкам рельс. Легли спать. Ночью она проснулась от тревоги. Поезд стоял на какой-то маленькой станции, на перроне было тихо, но из коридора, там где она стояла вечером, доносился громкий и настойчивый стук. Она сжалась, ожидая, что сейчас начнут стучать и открывать все купэ подряд, всё ближе и ближе, а потом дойдут до её купэ, и — «Пройдёмте, гражданка...». Но нет — послышались какие-то разговоры, какие-то раздражённые голоса, потом всё смолкло, чьи-то сапоги протопали по коридору и поезд двинулся. Больше она уже не спала до самой Москвы.
В Москву приехали рано и вскоре она уже была в Домодедово. Став у нужной кассы и быстро выяснив, что билетов нет и не предвидится, она стала нудно и терпеливо повторять: — «Мне очень нужен билет... у меня тётя умирает... вы понимаете? Умирает близкий мне человек... тётя... умирает...». В конце-концов это подействовало и если не на первый и не на второй — то на третий рейс её пропустили. Войдя в самолёт и пройдя к своему, последнему в салоне месту, она почувствовала как тяжесть сжимавшая грудь и давившая на плечи — отпустила.
Лайнер, успокаивающе гудя мощными турбинами, шёл на восток. Она откинула спинку сидения, закрыла глаза и картины недавнего прошлого пришли к ней. Вот появилось взолнованное, с красными пятнами на щеках, лицо её сына, расказывающего о том, как в школу явились сотрудники госбезопасности и стали вызывать по одному всех учителей и спрашивать о нём, о его поведении, о его высказываниях. Нет ли в них чего-то такого... враждебного... и вообще какое он оказывает влияние на... и пр. и пр.
А вот, как бы приятельница, приносит ей городскую газету и показывает на всю страницу статью «Не наш человек». Статью о её муже, о его преступных контактах с заграничными сионистскими кругами, о его безуспешных попытках помешать мирному процессу развития дружбы и сотрудничества между народами.
— «Ты знаешь?» — говорит приятельница — «обычно после таких статей сажают. Обычно — это последний сигнал перед посадкой» и грустно улыбается.
А вот в её ушах слышится стук в дверь. Стук в пять часов утра. Мужа дома нет, муж в Москве. Поехал на симпозиум по еврейской культуре. В дверной глазок видно необычно встревоженное лицо хохотушки Цвии.
— «Что такое Цвийка? Что случилось?!»
— «Звонили из Москвы. Симпозиум разгромлен. Марка арестовали в Москве на квартире у Браго и везут на самолёте сюда. Когда привезут — вероятно будет обыск. Сказали срочно убирать весь самиздат и всё еврейское!»
— «Тише, тише, не возбуждайся так. Давай-ка лучше возьмёмся за работу.» И они втроём, вместе с сыном, начали нагружать сумку книгами и текстами.
Потом, чтобы не выходить на улицу и не попасть под наружное наблюдение, тащили её тяжеленную по коридорам и чердакам огромного дома, в котором жили. Выйдя, по их мнению, из зоны наблюдения, Цвия и Алик повезли сумку в безопасное место, а она вернулась домой — ожидать мужа с «экскортом».
А вот серьёзно-напряжённое лицо её завлаба доктора Марью.
— «Вы знаете» — говорит он с трудом — «Вам надо сегодня же, немедленно, пройти профилактический медицинский осмотр в Онкологическом Институте»
— «Хорошо» — улыбаясь отвечает она — «я пройду его завтра, ладно? Да не волнуйтесь вы так. Я его проходила много раз. Чистая формальность»
— «Нет, нет только сегодня и прямо сейчас» — неожиданно настойчиво повторяет мягкий Марью.»
Серьёзное лицо д-ра Пуусс врачихи-онкологини. И заключение: «Мы предпологаем наличие злокачественной опухоли. Вам следует немедленно, вы слышите немедленно дать телеграмму вашему мужу чтоб он приехал, где бы он не находился, домой. (Всё это совпало с Первым научным симпозиумом еврейских учёных, лишившихся работы за желание эммигрировать в Израиль. Когда через несколько дней, Марк был задержан в Москве и майор Есмикеев доставил его домой, «диагноз» Онкологического Института был тут же забыт).
Так под мягкое гудение моторов и под волны своих воспоминаний, она незаметно достигла города. Города, где она прожила большую часть своей жизни. Города, где она училась, работала, создала семью, родила сына и похоронила отца. Города, в котором жило много её друзей и подруг и с которым она встречалась сейчас в последний раз.
Самолёт покатил, подпрыгивая по взлётной полосе и подрулил к стоянке. Пассажиры потянулись к выходу. Так как она сидела в последнем ряду она и выходила последней. Выйдя на верхнюю площадку трапа она огляделась. Был мягкий сиреневый вечер, невдалеке светил огнями аэропорт. Внизу у трапа, справа стояли два милиционера. Пути для отступления не было и она стала медленно спускаться по ступеням. Спустившись она попыталась свернуть влево, но один из них преградил ей путь.
— «Наталья Исааковна Малкина?» — Полу-утвердительно произнёс он.
— «Да...» — неуверенно отозвалась она.
— «Пройдёмте с нами».
— «А в чём дело?»
— «Пройдёмте. Там вам объяснят. У вас паспорт с собой?»
— «Да. Вот паспорт. Видите паспорт в порядке...Я не понимаю...»
— «Так вы жили в Энске?» — удивлённо произнёс второй, рассматривая паспорт — «Ну ничего, пройдёмте, там разберёмся».
Делать было нечего и они зашагали к зданию аэропорта. Зайдя в аэропорт и пройдя коридорами они подошли к комнате, на двери которой было написано «Для иностранцев». В комнате никого не было кроме ярко накрашенной блондинки, по-видимому, хозяйки.
Все сели и стали ждать. Молчание длилось и становилось всё тяжелее и тяжелее. Внезапно раскрылась дверь и вошёл пожилой представительный мужчина с посеребренными висками и тяжёлым лицом. Милиционеры встали. Пристально раглядывая её, он спросил:
— «Наталья Исааковна, зачем вы приехали в Энск?
— «Я приехала посетить могилы моих родных: моего отца и моей тёщи. А что это запрещенно?»
— «Нет, но вы иностранная гражданка, а у нас закрытый город и въезд иностранцам запрещён. Завтра первым самолётом вы будете отправлены обратно, по месту жительства.»
— «Какая же я иностранная гражданка?! Вы видите вот нормальный советский паспорт.»
— «Вижу, но вы получили разрешение на выезд и с этого момента вы иностранка. Откажитесь от разрешения и вы будете допущены в Энск» — добавил он, скупо улыбнувшись.
— «Я за это разрешение четыре года боролась...» — горько сказала Талла и тут появилась новая мысль:
— «Послушайте, сейчас уже ночь. Я возьму такси и в сопровождении ваших людей поеду на кладбище, побуду там у могил и вернусь, а утром рано улечу.»
— «Не знаю, не знаю» — заколебался начальник. Потом решился: «Я пойду спрошу у Москвы» — и вышел. Потянулись длинные минуты.
— «Москва не разрешила» — заявил он возвратившись. «Всё! Ночуйте тут. А утром — домой!» и, покидая комнату, обратившись к блондинке, закончил — «Настя! Ты ответственна за всё!».
Закрыв за ушедшими дверь на ключ и сладко улыбаясь, блондинка предложила принести чаю, бутербродов и вообще проявила заботу. Повозившись в другой комнате, она объявила:
— «Ну вот и постельку вам постелила, всё свеженькое, чистенькое. Ложитесь и отдыхайте до утра. Я вас разбужу, когда надо.»
Талла прилегла не раздеваясь. Мысли закружились. Быть так близко от могилы отца и не посидеть рядом, не коснуться ладонью холода могильной плиты...не прошептать слова прощанья. О боги, боги...”Ты же знаешь, что я тут, почти рядом. Ты ведь знаешь наверное, как я стремилась и хотела побыть с тобой? Ну не получилось. Что сделаешь? Оказались они сильнее. Государство всё-таки. Все их боятся. Но я скажу тебе, что наше дело мы сделали. И пришлось им отступить, как они не хотели. Пробили мы всё-таки эту стену, для себя и для других. И внук твой будет жить в свободной стране. Это главное.»
Рано утром постучала блондинка:
«Гражданочка, пора вам вставать. Время уже.»
Талла немедленно поднялась — все равно не спала. Она быстро привела себя в порядок и в сопровождении блондинки прошла все отъездные формальности. Вручив ей билет и взяв за него положенную сумму, её провели какими-то коридорами прямо к самолёту и минуя очередь завели в салон. Самолёт быстро наполнился и двинулся на взлёт. Блондинка и город, где столько было прожито, оказались под крылом самолёта и вскоре изчезли.
В Москве ей удалось быстро провернуться и попасть на последний рейс, идущий в её город. Может случайно, а может нет в салоне оказался сотрудник госбезопасности капитан Аболдуев. Был он одет в хорошо сшитой штатский костюм и держал в руках роскошный букет сирени.
Прилетев в свой тихий старый город, она взяла такси и вскоре уже стучалась в дверь своей квартиры.
«Ты одна?» — спросил муж, не открывая однако дверь.
«Одна, одна» — бессильно произнесла она и дверь открылась.
......................................................................................
Прошло много лет со времени описываемых событий. Многое изменилось в стране и в мире. Но не с таких ли историй начались эти изменения?